Великий магистр революции - Яна Седова Страница 14

Трудно назвать центром заговоров и Земгор князя Львова. Земгором назывался комитет по военному снабжению, образованный 10 июля 1915 г. Земским союзом и Союзом городов. Каждый из этих союзов в отдельности добился с начала войны больших успехов в помощи раненым, но объединивший усилия Земгор взялся не за свое дело и улучшить снабжение армии не смог.

«Оба союза, — пишет Ольденбург, — за первые 25 месяцев войны (по 1.IX. 1916 г.) получили от государства 464 млн. руб., кроме того, земства и города ассигновали им около 9 млн. Если учесть, что к этому времени сумма военных расходов России достигала примерно 20 000 миллионов, будет ясно, что «общественные организации» играли несравненно более скромную роль в обслуживании нужд армии, чем это принято было считать во время войны».

Руководитель Земгора кн. Львов не был ни масоном, ни заговорщиком. Несмотря на то, что его род вел происхождение от Рюрика, средств к существованию у него почти не было, потому что после отмены крепостного права его отец разорился. «Мы вытерпели многие тяжелые годы, когда на столе не появлялось ничего, кроме ржаного хлеба, картошек и щей из сушеных карасей, наловленных вершей в пруду, когда мы выбивались из сил для уплаты долгов и мало-мальского хозяйственного обзаведения», — говорит Львов в воспоминаниях. «Мы выбились из крушения, захватившего многих, благодаря собственным силам», — пишет он и этим объясняет свою демократичность: «Мне всегда легче было в демократических кругах. Я тяготился всяким общением с так называемым высшим светом. Мне претил дух аристократии. Я чувствовал себя ближе всего к мужику». «Князь Львов чувствовал себя плотью от плоти народной и костью от костей его», — пишет его биограф. С юности для Львова мечтой было, как он говорил, «пройти, как слепые, сквозь всю Россию, собирая в ней россыпь духовную Царства Божия, невидимую, но слышную, как в лесу дремучем или в храме древнем слышны голоса исторических, отживших эпох». После 3 марта 1917 г. кн. Львов, по словам кн. Трубецкого, впал «в совершенно экстатическое состояние». «Вперив взор в потолок, он проникновенно шептал: «Боже, как все хорошо складывается!.. Великая, бескровная…»

Во время японской войны кн. Львов стал известен всей России как организатор объединения земств для помощи раненым. С началом войны он поехал в Маньчжурию, чтобы на месте организовать работу. Там, где дело шло о помощи солдатам, он был гениальным организатором. Когда во время Ляоянского сражения не хватило мест для раненых, он нашел ключи от церкви и сам привел туда носильщиков. Львов отказался от ордена за свою деятельность, которым его наградил Государь. В Думе он держался очень скромно, а когда распущенная Дума составила Выборгское воззвание, отказался его подписать. Когда ему говорили: «Разве можно работать с министерством Горемыкина?», он возражал: «Работать можно всегда — была бы охота». Действительно, работать он мог в любой стране и при любой власти. Созданный им во Франции Земгор существует до настоящего времени и продолжает помогать русским эмигрантам.

До революции он постоянно ездил в Оптину Пустынь, прося, чтобы ему разрешили там остаться, но каждый раз старец посылал его в мир, «находя, что он далеко еще не подготовлен перенесенным страданием к такой жизни». После своего ухода из Временного правительства Львов опять отправился в Оптину Пустынь, вероятно, полагая, что теперь-то он достаточно пострадал. Но ответ старца был прежний. В екатеринбургской тюрьме, в которой он оказался одновременно с кн. Долгоруким и епископом Гермогеном, Львов готовил щи на всех, потому что с едой было плохо. «Премьерские щи» пользовались успехом у начальника тюрьмы, который перестал обедать дома, и у охранников. До самого освобождения Львов оставался «бесспорным главным поваром и руководителем кухни».

Политика Львову была не по душе. Он остроумно рассказывает в воспоминаниях, как в Мариинский дворец к Временному правительству пришли георгиевские кавалеры и у него при виде «близких, милых ему» лиц солдат возникло «благовещенское настроение», но когда его взгляд упал на стоявших рядом Милюкова и Некрасова, «благовещенское настроение улетело, и я сказал такие же банальные и трафаретные слова». Однако кн. Львов был вовлечен в политику уже по определению, как руководитель Земского союза и Земгора. «Сей князь, — говорил Кривошеий в 1915 г., — чуть ли не председателем какого-то правительства делается. На фронте только о нем и говорят, он спаситель положения, он снабжает армию, кормит голодных, лечит больных, устраивает парикмахерские для солдат…»

К Львову была применена та же тактика, что и к Милюкову: его предупредили о перевороте, но участвовать в нем не звали. Член ЦК партии кадетов Астров говорил о совещании по делам союзов в декабре 1916 г. на квартире московского городского головы Челнокова, где Львов рассказывал о будущем перевороте: «Казалось, сам Львов не знает ничего точно, ибо сам лишь поставлен в известность о готовящемся». «Нас не приглашали участвовать в действиях. Нас лишь ставили в известность о предполагаемом и предупреждали, что нужно быть готовыми к последствиям».

Львов, впрочем, предпринимал попытки самостоятельных действий. Судя по записи беседы Николаевского с Милюковым, «представители некоторых думских и общественных кругов», приезжавшие к ген. Алексееву в Севастополь, были посланы Львовым. «Кн. Львов рассказывал Милюкову, что вел переговоры с Алексеевым осенью 1916 г. У Алексеева был план ареста царицы в ставке и заточения <…> Вырубов рассказывал Милюкову, что он, по поручению Г. Львова, ездил тогда в Крым к Алексееву, чтобы продолжить переговоры. Но Алексеев сделал вид, что ничего не знает и никаких таких намерений никогда не имел». Подобную версию со ссылкой на тот же источник излагает Керенский: «В заранее намеченное ими время Алексеев и Львов надеялись убедить царя отослать императрицу в Крым или в Англию <…> Всю эту историю рассказал мне мой друг В. Вырубов, родственник и сподвижник Львова, который в начале ноября посетил Алексеева с тем, чтобы утвердить дату проведения операции». Алексеев при этом «встал из-за стола, подошел к висевшему на стене календарю и стал отрывать один листок за другим, пока не дошел до 16 ноября».

В то, что Алексеев собирался арестовать Императрицу, верится с трудом. Хотя кн. Львов как руководитель «общественной организации» мог, конечно, встречаться с Алексеевым, при этом мог вести и разговоры, которые могли показаться ему переговорами, но маловероятно, чтобы Алексеев, который только что отстранился от Гучкова, тут же набросился с каким-то диким планом на Львова. План, изложенный Керенским, выглядит значительно правдоподобнее.

В дальнейшем Керенский впадает в странное противоречие. В то время многие организовывали себе или другим разговор по душам с Государем, доказывая Ему всякую ерунду, и полагали, что таким образом они спасают страну. Неудивительно, если на подобный разговор надеялись и Алексеев со Львовым, но совершенно неясно, зачем для мирного разговора с Государем устанавливать дату, да еще таким экзотическим способом. К тому же, если Алексеев именно с Вырубовым утверждал дату заговора, почему он так холодно встретил того же Вырубова в Крыму? Объяснение дает тот же Керенский: Алексеев был уверен, что в Крым к нему ездили от Гучкова. Вполне понятно желание Алексеева быть на стороне скромного плана Львова вместо революционного плана Гучкова. Алексеев никогда не присоединился бы к Гучкову и потому в Крыму отказался от участия.