Если бы я была королевой. Дневник - Мария Башкирцева Страница 13

Дом такой пустой, мне так скучно! Одно утешение – видеть Одиффре ^[26], и, пока я его не вижу, мне ужасно грустно.

Вчера говорили о латыни, о лицее, об экзаменах. Мне яростно захотелось учиться; когда придет Брюне, я не заставлю его дожидаться, а разузнаю у него об экзаменах. Пускай подготовит меня, чтобы через год я была в состоянии сдать испытания на степень бакалавра наук. Поговорю с ним об этом. <…>

Латынью я занимаюсь с февраля нынешнего года, а сейчас июль. За пять месяцев я, по словам Брюне, прошла то, что в лицее проходят за три года. Чудеса!

Никогда себе не прощу, что потеряла прошлый год, это ужасное горе, никогда не забуду!..

Четверг, 15 июля 1875 года

<…> А Одиффре? Он мне снится чуть не каждую ночь. Вчера всю ночь смотрел на меня влюбленным взглядом, и я проснулась под обаянием этого красивого лица и глаз, которые во сне, казалось, так меня любили.

<…>

Я хотела поймать его и мучить, а он сам меня поймал и мучает! Хорошо, нечего сказать! Ты наказана тем же, в чем согрешила. Вот тебе и урок, так тебе и надо, самая unlucky ^[27] из женщин.

Все против меня, ничего у меня нет, ничего у меня не получается. Я еще буду наказана за гордыню и глупое высокомерие. Читайте, люди добрые, и учитесь! Этот дневник – самое полезное и поучительное чтение на свете, какое только было, есть и будет. Вот жизнь во всех ее мельчайших подробностях, вот женщина со всеми ее мыслями и надеждами, разочарованиями, безобразиями, прелестями, печалями и радостями.

Я еще не совсем женщина, но я вырасту. Мою жизнь можно будет проследить с детства и до смерти. Потому что жизнь человеческая, целая жизнь, без малейших прикрас и вранья – это все-таки очень важно и интересно.

<…>

Понедельник, 19 июля 1975 года

<…> Когда нет человека, для которого стоило бы жить, я больше всего люблю одиночество.

Я завязала волосы на манер Психеи, они у меня сегодня рыжие, как никогда, ноги босые или почти босые, на мне изящное шерстяное платьице изумительного белого цвета, очень мне к лицу; на шее кружевная косынка. Я похожа на портреты времен Первой империи ^[28] – для полного впечатления расположиться бы мне под деревом с книгой в руке. Люблю сидеть в одиночестве перед зеркалом и любоваться своими руками; они такие белые, тонкие, а изнутри чуть-чуть просвечивает розовое. А грудь у меня такая высокая и вырисовывается под тканью, как на средневековых картинах.

Глупо, наверное, так себя хвалить; но когда люди пишут, они всегда описывают своих героинь, а я сама своя героиня. И смешно было бы унижаться и прибедняться из ложной скромности.

Люди принижают себя на словах, когда уверены, что их похвалят другие; но, читая мой дневник, все подумают, будто я пишу правду, и поверят, что я и в самом деле уродина и дура, – это было бы совсем нелепо! <…>

Пятница, 23 июля 1875 года

<…> Да разве я не выше всех этих Одиффре и им подобных!

К счастью или к несчастью, сама я себя почитаю сокровищем, какого никто на свете не достоин, а те, кто смеет поднять взор на это сокровище, те для меня жалкие черви и заслуживают, на мой взгляд, в лучшем случае жалости. Я чту себя как божество, и у меня в голове не укладывается, как такой человек, как Жирофля ^[29], мог надеяться произвести на меня впечатление.

Я насилу сочту равным себе короля. По-моему, это прекрасно. Я с такой высоты взираю на мужчин, что веду себя с ними любезно донельзя, ведь неуместно мне презирать тех, кто находится так низко. Я на них смотрю, как лев на мышей.

Четверг, 29 июля 1975 года

Я вытерпела все неприятности, связанные с отъездом. Спешка, раздражение, беготня, о чем-то забыли, что-то вспомнили, все кричат.

Я вконец было растерялась.

И вот уже говорят, что мы остаемся до субботы.

Дядя Степан хочет отложить отъезд. Ни на что не может решиться – что за характер! <…>

Понедельник, 2 августа 1875

<…> Целый день прошел в лавках, у портных, у модисток, в прогулках, в кокетстве, а теперь я накинула пеньюар и принимаюсь за доброго друга Плутарха. <…>

Вторник, 3 августа 1875 года

У меня необузданное воображение: мечтаю о галантных похождениях минувших веков; я и сама не догадываюсь, как я романтична, а это весьма опасно! <…>

Среда, 4 августа 1875 года

<…> Охотно прощаю себе обожание, которое внушает мне герцог, потому что, по-моему, он во всех отношениях меня достоин. Но склонности к этому человеку я себе не прощаю. <…>

Вторник, 17 августа 1875 года

Во сне видела Фронду; как будто я поступила на службу к Анне Австрийской, она мне не доверяет, а я веду ее в гущу мятежного народа и кричу: «Да здравствует королева!», и народ вслед за мной кричит: «Да здравствует королева!» <…>

Среда, 18 августа 1875 года

Целыми днями только и делаем, что восхищаемся мною: восхищается мама, восхищается княгиня; то она говорит, что я похожа на маму, то – на ее сына; видимо, это наивысший комплимент, какого можно меня удостоить. Мы всегда ценим себя выше, чем всех прочих.

Но я и в самом деле хорошенькая. В Венеции, в большом зале Палаццо дожей есть роспись на потолке, кисти Веронезе, изображающая Венеру – высокую, белокурую, свежую. Я на нее немного похожа. Никакая фотография не даст представления обо мне: она не передает цвета, а главная моя красота – это свежесть и необыкновенная белизна кожи.

<…> Но если меня разозлят, если я чем-нибудь недовольна или устала – прощай, моя красота! Я самое хрупкое создание на свете.

Хороша я только в те минуты, когда счастлива и спокойна. <…>

Когда я устаю или сержусь, я превращаюсь в дурнушку.

А от счастья расцветаю, как цветы на солнце. <…> Посмотрим, что-то будет дальше, время еще есть, слава богу! Я только начинаю складываться в ту женщину, какою буду в двадцать лет. <…>