Великий магистр революции - Яна Седова Страница 12

«С какого же времени Протопопов стал сумасшедшим? — спрашивал их Государь. — С того — как я его назначил министром?»«…С тех пор, как Протопопов стал министром, он положительно сошел с ума», — ответил Ему однажды Родзянко. «Министр внутренних дел с прогрессивным параличом. А ведь мы же сами его и подсунули…» — вспоминает наконец через 67 страниц Шульгин, «…мы <…> сами сошли с ума и свели с ума всю страну мифом о каких-то гениальных людях, — «общественным доверием облеченных», которых на самом деле вовсе не было…» — признает он.

После создания блока думская сессия была прервана на 5 месяцев, после этого Милюков в составе делегации Думы уехал в союзные страны, чтобы «подкрепить удельный вес русских прогрессивных течений публичным европейским признанием»; он вернулся только за день до закрытия сессии и, таким образом, борьба оказалась перенесенной на осень. За два дня до открытия Думы 1 ноября 1916 г. Милюков предупредил французского посла, что готовит к открытию какую-то необычную речь, может быть, и не одного Палеолога. В начале заседания 1 ноября Родзянко, закончив традиционную речь, передал председательское место своему товарищу Варун-Секрету, ссылаясь на простуду. Это уже походило на заговор. Милюков произнес речь на тему: «Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе». Материал он собирал во время своего заграничного путешествия, и поэтому основные положения речи заимствовались из иностранных газет.

Когда Милюков договорился до «записки крайних правых» о сепаратном мире, будто бы посланной в Ставку, правые начали горячо возражать. Удивительно, но председательствующий делал замечания правым за крики с мест, хотя с кафедры осуществлялось в то же время куда более серьезное преступление:

«Милюков. <…> В этой записке заявляется, что хотя и нужно бороться до окончательной победы, но нужно кончить войну своевременно, а иначе плоды победы будут потеряны вследствие революции (Замысловский: подписи, подписи), это старая для наших германофилов тема, но она развивается в ряде новых нападок. (Замысловский: подписи, пускай скажут подписи.)

Председательствующий. Член Государственной думы Замысловский, прошу вас не говорить с места.

Милюков. Я цитирую московские газеты. (Замысловский: клеветник, скажите подписи, не клевещите.)

Председательствующий. Член Государственной думы Замысловский, покорнейше прошу вас не говорить с места. (Замысловский: дайте подписи, клеветник.)

Председательствующий. Член Государственной Думы Замысловский, призываю вас к порядку. (Вишневский-первый: мы требуем подписи, пусть не клевещет.)

Член Государственной думы Вишневский-первый, призываю вас к порядку.

Милюков. Я сказал вам свой источник, это московские газеты, из которых есть перепечатки в иностранных газетах. <…> (Замысловский: клеветник, вот вы кто; Марков-второй: он только сообщил заведомую неправду; голос слева: допустимо ли это выражение с мест, г. Председательствующий?)

Председательствующий. Я повторяю, член Государственной Думы Замысловский, что призываю вас к порядку.

Милюков. Я не чувствителен к выражениям г. Замысловского. (Голоса слева: браво)».

Некоторые из слухов Милюков даже сопровождал фразой: «Что это: глупость или измена?» «Аудитория решительно поддерживала своим одобрением второе толкование — даже там, где сам я не был в нем вполне уверен, — вспоминает он. — <…> Но наиболее сильное, центральное место речи я замаскировал цитатой «Neue Freie Presse». Там упомянуто было имя императрицы в связи с именами окружавшей ее камарильи». Председательствующий Варун-Секрет, объявивший потом, что не знает немецкий язык, не остановил Милюкова, хотя по наказу Думы с трибуны можно было говорить только по-русски. Немецкую фразу Милюкова о «партии мира, группирующейся вокруг молодой царицы», «Friedenspartei, die sich um die junge Zarin gruppiert», — нетрудно было понять, и не зная языка.

«В то время мне никто не мог разъяснить, — писал Воейков, — глупостью или изменою руководим был сам лидер кадетской партии Милюков, когда входил на трибуну Государственной Думы, держа в руках номер немецкой газеты, и какие отношения у него были с немцами».

За откровенную клевету правительство, разумеется, Милюкова не преследовало. Его речь, отпечатанная на пишущих машинках, распространилась по всей стране[12]. В начале января 1917 г. речь появилась и в газетах.

После речи Милюкова заседание прервалось, но уже 3 ноября вакханалия в Думе продолжалась. Шульгин выступил с речью, дублировавшей речь Милюкова. Милюков 1 ноября говорил «этому правительству»: «Мы будем бороться с вами; будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете»; Шульгин говорил 3 ноября: «У нас есть только одно средство: бороться с этой властью до тех пор, пока она не уйдет». Милюков 1 ноября цитировал, что Штюрмер — «белый лист»; Шульгин 3 ноября замечал: «Господа, немецкие газеты писали при назначении Штюрмера, что «это белый лист бумаги»». Для Шульгина такое поведение характерно; он попал под влияние Милюкова, как когда-то под влияние Столыпина, но 3 ноября Шульгин пытался даже философски обосновать свое поведение: «Когда мы боремся здесь, то там, далеко, там на фронте, офицеры более уверенно ведут в атаку свои роты, ибо они знают, что здесь Государственная дума борется с зловещей тенью, которая налегла на Россию».

Как и 1 ноября, председателя, как ни странно, возмущали не призывы с думской трибуны к государственной измене, а протесты правых:

«Шульгин. <…> Когда вы спрашиваете — кто же такой Штюрмер? — вам говорят: «человек без убеждений, с сомнительным прошлым, человек, готовый на все, человек, которого специальность обходительными манерами обходить людей, человек, который, кроме этого, в государственных делах ничего не смыслит». {Голоса слева: великолепно; Марков-второй: это чье мнение?)

Председатель. Прошу не говорить с мест.

Шульгин. Николай Евгеньевич, сойдя с этой кафедры, я вам могу это сказать. (Марков-второй: нет, вы скажите это мне с кафедры.)

Председатель. Прошу не говорить с мест».

В тот же день Марков-второй выступил с блестящей речью, возражая Шульгину и Милюкову. У Шульгина, по мнению Маркова-второго, «осталось только одно средство — бороться с властью, пока она не уйдет, пока мощные удары г. Шульгина и его друзей не свалят русскую государственную власть в пропасть. <…> Какую же правду собираются говорить г. Шульгин и его друзья? Правда такая: мы в Думе, мы владеем словом, могучим словом, и словом будем бить по ненавистному правительству, и это патриотизм, это священный долг гражданина. А когда рабочие, фабричные рабочие, поверив вашему слову, забастуют, то это государственная измена. <…> и не закрывайтесь, что вы только словами хотите ограничиться; нет, знайте, что ваши слова ведут к восстанию, ведут к бунту, к народному возмущению, к ослаблению государства в ту минуту, когда оно дрожит от ударов ненавистного, злобного, презренного врага. (Рукоплескания справа)».