Сердца в Атлантиде - Стивен Кинг Страница 87

В нашем маленьком городе была сидячая забастовка в Восточномкорпусе, где представители “Коулмен кемикалс” вели собеседования относительноприема на работу в компании. “Коулмен”, как и “Доу”, производила напалм. Крометого, “Коулмен”, как оказалось, производила оранжевый дефолиант вкупе свозбудителями ботулизма и сибирской язвы, хотя никто об этом не знал, покакомпания не обанкротилась в 1980 году. В университетской газете был помещенмаленький снимок протестующих, когда их выводили вон. На снимке покрупнееполицейский из университетской охраны выволакивал за дверь Восточного корпусаодного протестующего, а другой полицейский нес костыли — протестующим, естественно,был Стоук Джонс в куртке со следком воробья на спине. Не сомневаюсь, чтополицейские обошлись с ним бережно — в тот момент протестующие против войны всееще были новинкой, а не злостными нарушителями общественного порядка, — но всеравно дюжий полицейский и обезноженный мальчик на снимке вызывали жутковатоеощущение. Я много раз вспоминал этот снимок между 1967 и 1971 годами, когда,говоря словами Боба Дилана, “игра стала грубой”. Самый крупный снимок в этомномере, единственный во всю ширину страницы, запечатлел членов РОТС в форме,марширующих по залитому солнцем футбольному полю перед многочисленнымизрителями. “УЧЕНЬЯ СОБРАЛИ РЕКОРДНУЮ ТОЛПУ” — гласила подпись.

И уже ближе к дому некий Питер Риди получил D за контрольнуюпо геометрии и D с плюсом по социологии два дня спустя. В пятницу я получилназад “эссе с обоснованием точки зрения”, которое нацарапал прямо перед сдачейутром в понедельник. Тема была — “Следует (не следует) требовать, чтобы мужчиныпосещали рестораны обязательно в галстуках”. Я выбрал “не следует”. Этомаленькое упражнение в логических построениях было помечено большим красным С,первым С, которое я получил по литературе в университете с того момента, когдаприбыл туда с моими твердыми школьными А за нее и 740 очками за отборочныйтест. Эта красная закорючка потрясла меня куда больше двух D за контрольные, акроме того, разъярила. Сверху мистер Бэбкок написал: “Налицо ваша обычнаячеткость, но в данном случае она только яснее показывает, какая это безмяснаяпища. Ваш юмор, хотя и боек, далеко не дотягивает до остроумия. С, в сущности,подарок. Очень небрежная работа”.

Я решил было подойти к нему после конца занятий, но потомпередумал. Мистер Бэбкок, носивший галстук-бабочку и большие очки в черепаховойоправе, в течение первых четырех недель дал абсолютно ясно понять, что считаеттех, кто вымаливает оценки, последними подонками академической жизни… К тому жебыл полдень. Если я быстро перекушу во Дворце Прерий, то вернусь на третий этажЧемберлена еще до часа, К трем часам все столики в гостиной (и все четыре ееугла) будут заняты. Но в час место для меня найдется. К этому времени мой общийвыигрыш составлял почти двадцать долларов, и я планировал провести доходныйуик-энд на исходе октября, чтобы побольше набить карманы. Кроме того, япланировал пойти в субботу вечером на танцы в гимнастическом зале “Ленджилл”.Кэрол согласилась пойти со мной. Там играли “Кэмберленды”, популярнаястуденческая группа, Рано или поздно (но скорее и рано, и поздно) они сыграютсвой вариант “96 слез”.

Голос совести, уже обретший интонации Ната Хоппснстенда,указал, что мне следовало хотя бы часть субботы и воскресенья посвятитьучебникам. Мне надо было прочесть две главы по геологии, две главы посоциологии и сорок страниц истории (средневековье одним махом), а кроме того,ответить на ряд вопросов относительно торговых путей.

"Да займусь я всем этим, не беспокойся! Сказано,займусь, — сообщил я голосу, — Воскресенье — мой день для занятий. Можешьположиться на это. Хоть в банк положи”. И действительно, в воскресенье янекоторое время читал о круге лиц с общими интересами, о круге лиц с разнымиинтересами и о групповых санкциях. Читал я о них между сдачами. Затем играстала интереснее, и моя “Социология” оказалась на полу под диваном. Ложасьспать в воскресенье — поздно ночью в воскресенье, — я вдруг подумал, что нетолько мой выигрыш уменьшился, вместо того чтобы возрасти (Ронни теперь словнобы специально старался оказаться со мной за одним столиком), но и что я неслишком продвинулся в своих занятиях. А кроме того, не сделал одноготелефонного звонка.

"Если ты действительно хочешь засунуть туда свою руку,— сказала Кэрол, и она улыбнулась этой своей особой улыбкой, легкой улыбкой,состоящей в основном из ямочек и выражения глаз, — Если ты действительно хочешьзасунуть туда свою руку”.

Во время субботних танцев мы с ней вышли покурить. Вечер былтеплый, и под северной кирпичной стеной “Ленджилла” при свете луны, восходящейнад Чэдбурн-Холлом, обнимались и целовались не меньше двадцати пар. Кэрол и яприсоединились к ним. И вскоре моя рука была уже под ее свитером. Я потербольшим пальцем гладкую материю чашечки ее бюстгальтера, ощутил твердый бугорокее соска, чуть-чуть поднявшийся. Поднималась и моя температура. И ее тоже, какя почувствовал. Она посмотрела мне в лицо, все еще замыкая руки на моей шее, исказала: “Если ты действительно хочешь засунуть туда свою руку, мне кажется, тыобязан кое-кому позвонить, ведь верно?"

— У меня есть время, — сказал я себе, засыпая. — Уймавремени, чтобы позаниматься, уйма времени, чтобы позвонить. Уйма времени.