Сердца в Атлантиде - Стивен Кинг Страница 82

В субботу мне опять предстояло дежурить в посудомойнойХолиуока. Несмотря на пробудившийся у меня интерес к Карел Гербер, я попыталсяпоменяться дежурством с Брадом Уизерспуном (Брад обслуживал воскресныезавтраки, а он ненавидел вставать рано, почти как Скип), но Брад не пожелал. Онтоже уже играл и продул два доллара. Так что только мотнул головой в моюсторону и пошел с пик.

— Ату Стерву! — закричал он до жути похоже на РонниМейлфанта. Самым вредным в Ронни было то, что скудоумные находили в нем объектдля подражания.

Я встал из-за стола, за которым провел весь остаток дня, имое место тут же занял юноша по имени Кении Остир. Я был в выигрыше без малогона девять долларов (главным образом потому, что Ронни почти сразу же пересел задругой стол, чтобы я не урезал его доход), и мне следовало бы радоваться. Но яникакой радости не ощущал. Дело ведь было не в деньгах, а в самой игре. Мнехотелось играть, и играть, и играть.

Я уныло поплелся по коридору, заглянул к себе в комнату испросил Нага, не хочет ли он пообедать пораньше с кухонной бригадой. Он толькопокачал головой, а потом кивнул мне, так и не подняв головы от учебникаистории. Когда начинаются разговоры об активности студентов в шестидесятых, явынужден напоминать себе, что в большинстве ребята прожили этот сумасшедшийпериод, как Нат эту минуту. Они не поднимали головы и не отрывали взгляда отсвоих учебников по истории, пока повсюду вокруг них история творилась вживе. Ине то чтобы Нат был полностью отрешен или полностью проводил свое время вкнигохранилищах далеко в стороне. Ну, вы узнаете.

Я пошел к Дворцу Прерий, задергивая молнию куртки, потомучто заметно похолодало. Было четверть пятого. Столовая официально открываласьпосле пяти, так что дорожки, которые сливались в Этап Беннета, были практическибезлюдны. Однако Стоук Джонс стоял там на костылях, угрюмо уставившись начто-то. Увидев его, я не удивился: если вы страдали каким-нибудь физическимнедостатком, то имели право питаться на час раньше остальных студентов.Насколько помню, это была единственная привилегия, предоставлявшаяся физическинеполноценным. Если вы физически подкачали, то должны были питаться с кухоннойкомандой. Следок воробья у него на спине был в предвечернем свете очень четкими очень черным.

Приблизясь, я увидел, что он смотрит на “Введение всоциологию”. Он уронил книгу на истертые кирпичи и прикидывал, как поднять ее,не упав ничком. Он подталкивал книгу кончиком одного костыля. У Стоука было двепары костылей, если не три. Эти охватывали его руки по локоть стальнымиполукольцами, расположенными друг над другом. Я услышал, как он выдыхает“рви-РВИ, рви-РВИ”, без толку передвигая “Социологию” с места на место. Когдаон устремлялся вперед на костылях, в “рви-РВИ” была решимость. Но теперь в немсквозило бессилие. Все время моего знакомства со Стоуком (я не стану называтьего Рви-Рви, хотя к концу семестра многие подражатели Ронни называли его толькотак) меня поражало, какое число нюансов способно было выражать его “рви-РВИ”.Это было до того, как я узнал, что на языке индейцев навахо есть сороквариантов произношения слова “мертвый”. Это было до того, как я узнал еще оченьмногое.

Он услышал мои шаги и повернул голову так резко, что чуть неупал. Я протянул руки поддержать его. Он откинулся, словно всколыхнувшись, встарой армейской шинели, которую носил.

— Отойди от меня! — Будто ждал, что я его толкну. Я повернулруки ладонями вперед, демонстрируя свою безвредность, и нагнулся. — Не трогаймою книгу!

С этим я не посчитался, подобрал учебник и сунул ему подмышку, точно свернутую газету.

— Мне твоя помощь не нужна!

Я хотел было огрызнуться, но снова заметил, как белы егощеки вокруг красных пятен в их центрах и как слиплись от нота его волосы. Явновь ощутил его запах — запах перегревшегося трансформатора — и осознал, что ктому же слышу его — в груди у него хрипело и хлюпало. Если Стоук Джонс еще незнал дороги в амбулаторию, так должен был ее узнать в недалеком будущем.