Сердца в Атлантиде - Стивен Кинг Страница 81

Он пошел с пятерки бубен. Хью положил двойку, а Эшли, тупоухмыляясь и явно не понимая, что он, собственно, делает, сбросил карту другоймасти.

Мертвая тишина вокруг.

И тогда с улыбкой я довершил взятку — взятку Ронни! —положив поверх трех их карт мою даму пик. Вокруг стола прошелестел вздох, акогда я поднял глаза, то увидел, что полдюжины зрителей превратилась в полнуюдюжину. К косяку двери прислонялся Дэвид Душборн, скрестив руки на груди,сверля нас мрачным взглядом. Позади него в коридоре стоял еще кто-то. Стоялкто-то, опираясь на костыли.

Думаю, Душка уже сверился со своей залистанной книжицейправил — “Правила поведения в общежитии Университета штата Мэн”, издание1966-1967 года — и с разочарованием не обнаружил в ней никаких запрещенийкарточных игр, даже на деньги. Но, поверьте мне, его разочарование было ничто всравнении с разочарованием Ронни.

Есть проигравшие, которые умеют проигрывать, есть кислыепроигравшие, угрюмые проигравшие, злящиеся проигравшие, плачущие проигравшие..,а кроме того, есть сверхдерьмовые проигравшие. Ронни принадлежал ксверхдерьмовому типу. Щеки у него заалели, а вокруг прыщей стали почтилиловыми. Рот превратился в узкую полоску, и я увидел, как задвигалась егонижняя челюсть — он начал жевать губы.

— О черт! — сказал Скип. — Поглядите, кто сидит в дерьме!

— Почему ты пошел так? — взорвался Ронни, не замечая Скипа,не видя в комнате никого, кроме меня. — Почему ты пошел так, говнюк?

Я был ошеломлен этим вопросом и — должен признаться —возликовал от его ярости.

— Ну, — сказал я, — по утверждению Винсента Ломбарди,выигрыш — это еще не главное, главное — просто выигрыш. Плати, Ронни.

— Ты педик, — сказал он. — Хренов гомик. Кто сдавал?

— Эшли, — сказал я. — А если хочешь назвать меня шулером,говори прямо и громко. И тогда я обойду вокруг стола, схвачу тебя, пока ты несбежал, и выбью из тебя все сопли.

— Сопли на моем этаже никто ни из кого выбивать не будет! —резко заявил Душка из двери, но никто на него не оглянулся. Все смотрели наменя и Ронни.

— Я тебя шулером не обзывал, я просто спросил, кто сдавал, —сказал Ронни, и я почти увидел, какого физического усилия ему стоило взять себяв руки, проглотить пилюлю, которую я ему преподнес, и улыбнуться так, как онулыбнулся. Однако в его глазах стояли слезы ярости (эти глаза, большие,зеленые, были единственным, что подкупало в наружности Ронни), а под ушнымимочками ходили желваки. Словно по сторонам его лица бились два сердца. — Говнапеченого: ты отстал от меня на десять очков, итого пятьдесят центов. На хрена.

Я не был звездой школы, как Скип Кирк — во внеучебное времятолько дискуссионный клуб да беговая дорожка, — и я еще ни разу в жизни никомуне угрожал выбить все сопли, однако Ронни словно бы вполне подходил для начала,и. Бог свидетель, я бы так и поступил. Думаю, все остальные тоже это поняли. Вкомнате бушевал юношеский адреналин, мы чувствовали его запах, почти ощущалиего вкус. Какая-то моя часть — заметная часть — ждала, чтобы Ронни дал ещеповод. Другая часть жаждала дать ему по яйцам.

На столе появились деньги. Душка сделал шаг вперед, хмурясьеще мрачнее, но не сказал ничего.., во всяком случае, про деньги. Однако онспросил, есть ли тут тот, кто вымазал его дверь бритвенным кремом или же те,кто знают, кем она была вымазана. Мы все оглянулись на него и увидели, чтоСтоук Джонс встал в дверях, когда Душка вошел внутрь. Стоук висел на костылях,наблюдая за нами знающими глазами.

Наступила секунда тишины, а затем Скип сказал:

— А ты уверен, Дэвид, что не вымазал ее сам, разгуливая восне?

Взрыв смеха, и настал черед Душки покраснеть. Краснотавозникла у него на шее, всползла вверх по щекам и лбу к корням его короткойстрижки — гомосексуальные прически на манер битлов были не для Душки, большоевам спасибо.

— Предупредите, чтобы это больше не повторялось, — сказалДушка, тоже бессознательно подражая Богарту. — Я не позволю смеяться над моимавторитетом.

— А иди ты… — пробормотал Ронни. Он собрал карты и тоскливоих тасовал.

Душка сделал три широких шага дальше в комнату, ухватилРонни за плечи его гарвардской рубашки и потянул вверх. Ронни вскочил сам,чтобы рубашка не разорвалась. Хороших рубашек у него было мало. Как и у насвсех.

— Что ты мне сказал, Мейлфант?

Ронни посмотрел но сторонам и, полагаю, увидел то, что виделпочти всю свою жизнь: ни помощи, ни сочувствия ни от кого. Как обычно, он былсовсем один. И он понятия не имел почему.

— Ничего я не говорил. Брось свою хреновую паранойю,Душборн.

— Извинись!

Ронни попытался вывернуться из его рук.

— Да я ж ничего не говорил, чего же мне извиняться?

— Все равно извинись. И я хочу услышать искреннее сожаление.

— Да бросьте, — сказал Стоук Джонс. — Все вы. Видели бы высебя со стороны. Глупость в энной степени.

Душка удивленно посмотрел на него. Мы все, по-моему,удивились. Возможно, Стоук сам себе удивился.

— Дэвид, ты просто зол, что кто-то вымазал твою дверькремом, — сказал Скип.

— Ты прав. Я зол. И жду твоих извинений, Мейлфант.

— Остынь, — сказал Скип. — Ронни просто разнервничался,потому что продул почти выигрышную партию. Он не мазал кремом твою хреновудверь.

Я взглянул на Ронни, интересуясь, как он воспримет стольредкий случай: кто-то вступился за него! — и перехватил предательское движениеего зеленых глаз — они почти метнулись в сторону. И я уже практически несомневался, что дверь Душки все-таки вымазал именно Ронни. Да и был ли болееподходящий кандидат среди всех, кого я знал?

Заметь Душка это виноватое движение глаз, он, конечно,пришел бы к такому же выводу. Но он смотрел на Скипа. Скип невозмутимо смотрелна него, и, выждав несколько секунд, чтобы выдать это за собственное решение(хотя бы для себя, если не для нас), Душка отпустил рубашку Ронни. Роннивстряхнулся, разгладил складки на плечах и начал рыться в карманах, ища мелочь,чтобы заплатить мне.

— Я сожалею, — сказал Ронни. — Кто бы ни въелся тебе впеченку, я сожалею. Сожалею как черт, сожалею как дерьмо, до того сожалею, чтожопа ноет. Довольно с тебя?

Душка отступил на шаг. Я сумел уловить адреналин иподозреваю, что Душка не менее ясно ощутил волны неприязни, катившиеся в егонаправлении. Даже Эшли Райе — вылитый толстячок-медвежонок из детских мультиков— смотрел на Душку пустым недружелюбным взглядом. Это был случай, который поэтГарри Снайдер мог бы назвать плохой бейсбольной кармой. Душка был старостой —первое замечание. Он пытался управлять нашим этажом, будто это была часть еговозлюбленной программы РОТС, — второе замечание. И он былговнюком-второкурсником в эпоху, когда второкурсники еще верили, что измыватьсянад первокурсниками это их святой долг, — третье замечание. Душка, покинь поле!