Ковен тысячи костей - Анастасия Гор Страница 7

– А я предупреждал! Ты же хочешь догнать Коула, верно? – ответил Диего. Я лишь жалобно мяукнула, уже проклиная ту минуту, когда попросила меня подвезти.

Зачарованный лес расступился, пропуская нас сквозь дебри, непроходимые для смертных и незваных гостей. Мы оказались в лоне Шамплейн – точно живой организм, он рос на пересечении лей-линий веками. Деревья были его костями, трава и земля – кожей, озеро – кровью, а особняк – сердцем. Никому не было дозволено забираться так глубоко, кроме нас – его души.

Мельком оглянувшись, я уже не увидела дом – тот остался далеко позади. Холодный ветер дул так сильно, что я кренилась с сиденья вбок, но не мерзла: адреналин растекался по венам драконьим огнем. Мы быстро пересекли заснеженный холм по дороге, проложенной джипом Коула – следы его шин были еще свежи на земле, – и тот перетек в узкую дорожку из мелкого гравия. Голые ветки то и дело хлестали меня по шлему: я пригнулась, вжавшись Диего в спину, и чувствовала, как она сотрясается в непрерывном гоготе. То справа, то слева мелькали блуждающие огоньки, подмигивая болотисто-зеленым светом и прощаясь.

Когда мотоцикл преодолел последний километр лесного лабиринта и выскочил на автостраду Шелберна, забитую под завязку в выходной день, спидометр уже показывал сто километров в час. Стараясь не смотреть туда, чтобы лишний раз не пугаться, я отвернулась. Поток машин в сторону Берлингтона был таким плотным, что почти не оставлял пространства для маневра. И все-таки Диего умудрялся мчать вперед, не сбавляя скорости: перестраивался из ряда в ряд и лавировал между машинами, заставляя меня повизгивать, а их – сигналить от зависти и раздражения.

– Налево, – крикнула я, и Диего послушно свернул на развилке в объезд Берлингтона.

Уже через десять минут показались заросли пихтовых деревьев, а еще спустя пять – огражденная территория с высоким железным забором и шлагбаумом на въезде. В отличие от Шамплейн, здесь не пахло праздником – только выхлопы от цепочки грузовиков и лекарства, горечь которых просачивалась даже сквозь темно-зеленые стены и решетки на безжизненных окнах.

«Психиатрическая лечебница “Этан Аллен”», – гласила кованая табличка на воротах, через которые нас пропустили лишь после того, как я наложила на охрану морок, сдунув с ладони толченый чертополох. Каждый раз при виде этого четырехэтажного здания у меня тревожно сосало под ложечкой: похожая на бетонную коробку, частная и весьма дорогостоящая больница кишела людьми, с которыми вряд ли захочется столкнуться в темном переулке. Я искренне сочувствовала тем, для кого это место стало вторым домом. Но еще больше я сочувствовала тому, ради кого мы с Коулом приезжали сюда каждое воскресенье.

Синий джип уже стоял на парковке и мигал фарами. Я довольно улыбнулась, когда Диего затормозил рядом, даже раньше, чем Коул успел вытащить ключ зажигания. В окне была видна лишь его кудрявая макушка и удивление, будто выведенное мелом на вытянувшемся лице.

– Передавай отцу привет, – сказала я Диего, бросив ему розовый шлем и неуклюже сползя с мотоцикла: коленки все еще дрожали, но показывать это было выше моего достоинства. – Скажи, что я скучаю и надеюсь, что Гён не влюбилась в него. Иначе… Заранее приготовлю ему зелье от порчи.

– Лучше прибереги для него баночку заживляющей мази: Исаака ведь теперь тренирует Луна. Может, такими темпами ему и впрямь удастся подчинить себе это «часовое зло»…

От «Луна» и «Исаак» в одном предложении я зябко поежилась. Безмолвно молясь, чтобы он вернулся домой со всеми конечностями, я расчесала пальцами всклоченные волосы и скривилась, когда Диего послал выглянувшему из джипа Коулу воздушный поцелуй. Снова рев мотора, снова брызги грязи на ботинках и ругательства рабочих, которых Диего чуть не задавил на парковке. Дождавшись, когда Kawasaki умчится за ворота и скроется в пихтовом лесу, я натянула свою самую любящую улыбку и повернулась к Коулу.

Закутанный в вязаный шарф до самого подбородка, он захлопнул дверцу джипа и сложил руки на груди, всем своим видом выражая недоумение. За эти два месяца он, казалось, постарел: пережитое проложило лапки морщин в уголках его глаз, а ореховая радужка будто потускнела. Каждую неделю я обновляла запасы успокаивающей ландышевой настойки, чтобы не наблюдать, как Коул мечется по подушке в очередном кошмаре.

– Надо же, успела! – воскликнула я с напускной радостью, когда гнетущая тишина между нами неприлично затянулась.

– Куда успела? – непонимающе спросил Коул, пока я ненавязчиво сокращала между нами дистанцию.

Долгое отсутствие солнца и мороз почти стерли с его носа веснушки, оставив лишь несколько крошек вдоль переносицы. Волосы, недавно подстриженные, топорщились на висках, а челка привычно вилась, падая на лоб. Коул сунул замерзшие пальцы в карманы длинного кашемирового пальто и нахмурился, глядя на меня с плохо скрываемым разочарованием.

– Ты обещал, что мы поедем вместе, помнишь? Но уехал один. Снова. Ты же это не специально, правда?

Я приложила титанические усилия, чтобы не прозвучать укоризненно, но не получилось: лицо Коула потемнело от вины. На мои объятия он ответил с обидным колебанием. Мороз Вермонта словно пролег между нами и застыл, превратившись в стену изо льда.

– Ах да… Тюльпана разве не сказала? Мне нужно заехать в участок после больницы, поговорить с Миллером… Я не смог бы отвезти тебя домой, поэтому и решил съездить один, – забормотал он, и я с облегчением заметила, как потеплел его взгляд, когда наши губы встретились. – А еще я думал, ты захочешь отдохнуть после фэйри. Сама говорила, какие они кусачие… И…

Второй поцелуй тоже вышел смазанным, больше приветственно-вежливым, но его хватило, чтобы Коул – мой настоящий Коул – вернулся к жизни. Каждый раз это место меняло его, подавляло, замораживая изнутри. Я прекрасно понимала, почему он так не любит брать меня с собой, но не собиралась с этим мириться.

Выпустив в воздух облако пара с запахом крепкого кофе, выпитого по дороге, Коул улыбнулся и потерся своей щекой о мою, будто делясь вспыхнувшим румянцем.

– Но я действительно не смогу отвезти тебя назад.

– Не страшно! Угоню чью-нибудь машину.

Я состроила дурашливую гримасу, пытаясь расшевелить его, но Коул только закатил глаза и достал с заднего сиденья джипа бумажный пакет со стопкой сложенных папок, перетянутых бечевкой.

– Что это? – спросила я, на что Коул отмахнулся:

– Нужно сдать в архив несколько позаимствованных документов.

– «Позаимствованных» – это в смысле украденных?

– Да. Пару лет назад Сэм вел одно очень мутное расследование… Чтобы ускорить дело, он влез в больницу и «одолжил» кое-что, но вернуть, как всегда, забыл. Миллер чуть с инфарктом не слег, когда узнал. В каком-то смысле Сэму повезло, что он сбежал как раз тогда, когда эта его авантюра вскрылась.

«Сбежал» все еще резало слух, но иначе это действительно было сложно назвать. Поморщившись, я взяла Коула за руку и вошла вместе с ним в больницу, стараясь дышать неглубоко: от запаха пыли и хлорпромазина першило в горле. Иногда мне начинало казаться, что я состарюсь раньше, чем успею решить все проблемы, которые накопились за последние несколько месяцев.