Клинок Богини, гость и раб - Анастасия Машевская Страница 68

– Шиада! – прорычал он, сдавив запястье жрицы сильнее. – Не заставляй повторять: ты не на своем мифическом острове, ты в Иландаре, и ты обязана подчиняться мне!

В воздухе дохнуло вечером; он будто отяжелел и весь изменился. Всепоглощающий огонь исчез из бездонных черных глаз, оставив легкое снисхождение.

– Я обязана подчиняться только Праматери богов и людей, Берад. Я обязана служить только Всеединой. Все остальное – временные неудобства. Нравится тебе или нет, церемониться с теми, кто ничего не смыслит в служении и культах, я не буду. – Поднялась, спокойно отнимая руку из ладони мужа. К собственному удивлению, Берад свободно отпустил. – Как и с твоим отцом. Когда мы говорили о нашей свадьбе, уговор был прост: ты не мешаешь мне, а я не навязываю своего, как ты сказал, «учения» никому из здешних и не демонстрирую старому герцогу. О том, чтобы я ходила в церковь или делала еще какую-то подобную дребедень, речи не шло. Признайся, тогда ты готов был хоть горы мне обещать, только бы стать счастливым и выиграть там, где проиграли все остальные, так? Но тебе и в голову не пришло, что я тоже стремлюсь в жизни к счастью и что мое видение счастья в корне не совпадает с твоим. – Жрица говорила спокойно, но Берад почувствовал безмерность сквозившего в словах отчаяния.

– Я… я… – Подходящих слов не находилось. Он что, и правда не думал об ее счастье? Да думал, конечно, отмахнулся мужчина. Для каждой ведь женщины счастье – хозяйство да дом… Должно быть, он все испортил, женившись на ней. Зря перешел грань, разделявшую их прежде. И была бы она интересной дочерью друга, не более. И было бы с ней так же легко, как раньше. Быстренько девица вернулась бы на Священный остров, и Берад никогда не вспомнил бы о ней больше. Но, уходя, время всегда перечеркивает любое «бы».

Когда стражник открыл двери перед госпожой, Берад приметил во взгляде охранника неприкрытое вожделение. «Вот ублюдок», – в сердцах подумал герцог и сел обедать.

День был жарким. Солнечный свет врывался в комнату сквозь отворенное окно. Шиада сидела без дела у окна в комнате, полной женщин, каждая из которых вращала веретено или мотовило и не особенно вслушивалась в вялую беседу. Ни одна из дам замка за прошедшие месяцы не стала ей близка, несмотря на повсеместное желание женщин приблизиться к молодой госпоже. Вот же лицемерие, думала жрица, так заискивать вслух и так беззастенчиво шептаться за спиной. И ведь свои «грехи» Шиада уже выучила, как утренние ангоратские молитвы: во-первых, язычница, во-вторых, уж очень молода, что не по нраву гордиливым матронам, – где же ей, семнадцатилетней выскочке, ума набраться? В-третьих, необычайная красота герцогини располагала почти всех незамужних девиц, но не льстила их мамашам. Наконец, в-четвертых, ни от кого не укрылось своеволие жрицы: об ее распрях с Берадом говорили на всех углах.

Шиада пожимала плечами – это пройдет. Скоро, когда-нибудь. Когда-нибудь храмовница сменит гнев на милость и допустит в обитель Вторую среди жриц. А до возвращения на Священный остров Шиада может и потерпеть.

Тогда герцогиня наблюдала за молодой незамужней девушкой. Ее звали Нелара. Из всех прочих – Шиада давно заметила – девица отличалась проницательным умом, правда, имела весьма существенный недостаток – отсутствие сноровки в хозяйстве. Ей толком не удавалось ткать, прясть, шить, готовить лекарства. Шиада не раз слышала в людской, как служанки между собой называли Нелару не иначе как «Деревяные руки».

Вот и сейчас, когда Нелара пряла, нитка получалась неровной, толстой, скатанной.

– Давай помогу, – улыбнувшись, предлжила Шиада и, обхватив своими руками пальцы Нелары, принялась прясть.

Но мало-помалу женщина не заметила, как приученные и прилежные пальцы сами стали вращать веретено, вытеснив руки девицы. Перед глазами возник конь, везущий окровавленное тело мужчины – слабого, но живого. На тыльной стороне левой ладони вайдой выведено два скрещенных меча. Рядом еще двое всадников – тоже раненых. За их спинами ветер развевал облака густого дыма.

Картина развеялась, как туман. Шиада выбросила руку вперед и остановила колесо прялки. Донесся голос дам, что звали ее уже несколько минут. Обронив Неларе: «Дальше продолжай сама», – молодая женщина направилась к выходу, вложив в ладонь девицы безупречного качества нить.

– Доложите герцогу, быстро. Пусть отложит дела и уделит мне время, это важно.

Не слушая вопросов, жрица бегло перессказала увиденное. Берад выслал сопровождающих, и через час с небольшим Арден, еле живой крестник герцога Лигара, прибыл в замок на берегу Бирюзового озера.

Шиада распорядилась приготовить для Ардена комнату. Разожженный камин прогревал и без того теплый воздух замкнутого пространства. Служанки осторожно омыли тело герцогского крестника от грязи и крови. Двух других прибывших Берад поручил заботам местных лекарей. Но стоило Лигару заикнуться о том, чтобы врачи занялись и Арденом, Шиада воспротивилась:

– Зная ваших неучей-лекарей, могу с точностью сказать, что, едва взглянув на Ардена, они отправят за священником.

– Шиада, – устало проговорил герцог, – сейчас не время пререкаться. Его будут лечить люди, которые знают, как это делать.

– А я, стало быть, не знаю, – усмехнулась женщина. – Берад, не держи меня за дуру, ты просто боишься гнева старика Грея, который будет орать на каждом шагу, что еретичка и ведьма сводит твоего крестника в ад.

Берад вскипел, но высказать своенравной жене все, что думает, не успел: жрица махнула рукой, отворачиваясь:

– Не трать сил зря, я же вижу, что права. Ладно, твое дело. Так в чем-то даже лучше: когда Ардена похоронят, тебе не в чем будет меня упрекнуть, – и ушла прочь.

Предсказания Шиады оправдались: не успели лекари взглянуть на Ардена, как, натянув притворно скорбные маски, посоветовали герцогу припасть к распятью, молиться за крестника денно и нощно, но быть готовым к панихиде.

Герцогская чета спала порознь, в сущности, всю недолгую совместную жизнь. Поэтому о том, что в ту ночь Шиада не ложилась вовсе, знала только Гвинет. Убедившись, что замок спит, жрица направилась в комнату Ардена. Едва подошла к изголовью кровати, увидела на прикроватной тумбе массивное распятие, оставленное кем-то из церковников. Надо же, уже отпевать приготовились.

Крестник Берада пребывал в беспамятстве, время от времени возбужденно мечась по кровати. Шиада потратила полночи, чтобы приготовить необходимые лекарства и, молясь, обработать все раны. А с рассветом пришлось снять тугие повязки, чтобы священники не обнаружили стороннего вмешательства. Четверо суток Шиада повторяла ночное бдение у кровати Ардена. Готовясь к жреческой службе днем, ночью позволяла себе пару часов сна.

В эти дни Шиада испытывала непреодолимое желание опорожнить желудок, исторгнув все съеденное накануне, когда в ее присутствии местные монахи начинали в голос петь, что их молитвами Ардену даровано чудесное исцеление. Пуще того, воздевали ладони к небу, закатывая глаза, или с каким-то неясным остервенением сжимали крупные деревянные кресты на груди. Как правило, в таких случаях жрица, ссылаясь на головную боль, уходила к себе.