Созидающий башню - Елена Райдос Страница 55

Маслянистая жидкость грязно-жёлтого цвета лениво бултыхнулась в стакане, когда Рис неаккуратно махнул рукой. Пахнуло откровенной сивухой, и охотник брезгливо поморщился, но всё же сделал солидный глоток из своей посудины. По сравнению с Кирой, которой пришлось использовать бездушную пирамидку в качестве психоаналитика, Рису повезло намного больше, у него имелась комфортабельная исповедальня с мягким диваном и покладистым исповедником в лице Кейтиля. Как только сотрясение мозга позволило ему снова употреблять алкоголь, Рис откровенно зачастил с якобы дружескими визитами в лабораторию своего приятеля. Мутная жижа, которую гнал экспериментатор из всего, что мог нарыть на алатских складах, издавала такой ужасающий запах сивухи, что хотелось зажать нос, зато её анестезирующие качества были выше всяких похвал, а Рису в последнее время анестезия требовалась как никогда.

– Она словно ускользает от меня,– пожаловался он, сделав изрядный глоток Кейтилева пойла. – Мне иногда кажется, что Киры в этом теле больше нет. Кит, ну скажи, как мне её вернуть.

– Себя верни,– буркнул исповедник, в очередной раз с досадой отрываясь от чертежей. – Ты ведь всё ещё торчишь на той, давней войне, пытаешься переиграть прошлое.

– Не гони,– Рис скорчил недовольную физиономию,– я изменился, Кира меня изменила.

– Парень, ты же пять лет после гибели своей семьи был занят исключительно тем, что искал смерти,– Кейтилю уже порядком надоело гладить своего приятеля по шёрстке каждый раз, когда жизнь Риса оказывалась не такой радужной, как тому бы хотелось. – А когда Кирюша появилась, ты вцепился в неё, как утопающий за соломинку.

– Тут мы с ней в равном положении,– охотник сделал ещё один солидный глоток самогона,– ей тоже нужно было за кого-то уцепиться. Нам просто обоим повезло, что мы встретились.

– Вот умора, два утопленника сидят по шейку в болоте и цепляются друг за друга,– пробурчал Кейтиль. – Ты мужик или где? Не в состоянии обеспечить своей семье твёрдую опору под ногами.

– Хорошо тебе говорить,– Рис тяжко вздохнул,– ты никого не потерял.

– Ах какие мы нежные,– усмехнулся Кейтиль,– восемь лет прошло, а ты всё ещё продолжаешь зализывать старую рану, которая без этого уже давно бы сама затянулась. Рис, ты же, как маньяк, пытаешься вернуть к жизни свою прошлую семью, неужели ты сам этого не видишь? Тоже мне некромант нашёлся.

– Ты что такое несёшь?! – Рис вполне искренне возмутился, но тут же как-то сник, поскольку в словах приятеля имелась определённая логика.

– Ага, видимо, Мартином ты сына назвал просто случайно,– подколол его Кейтиль. – А Киру переименовать в Рину пока не пытался?

Каким бы диким ни показалось Рису подобное обвинение, но доля правды в нём всё-таки имелась, по крайней мере, в том, что касалось его сына. Он был не слишком заботливым папочкой и не в последнюю очередь потому, что никак не мог разглядеть в их с Кирой сыночке черты того мальчика, которого отняла нелепая и трагическая смерть. Нынешний Мартин ничем не напоминал своего тёзку, он был слишком серьёзным, рассудительным, обычные детские забавы его не привлекали, да и общество отца малышу довольно быстро надоедало. Мартин совсем не интересовался стандартными игрушками, зато мог часами что-то мастерить из старых коробок и прочего хозяйственного мусора. Он был молчалив, но если говорил, то осмысленно, правильными длинными фразами. Его мамочку, кстати, эти странности нисколько не смущали, а вот для Риса сын так и остался инопланетянином.

Но с Кирой всё обстояло иначе, тут у влюблённого в свою жену охотника никаких сомнений не было. Она точно не была просто тенью Рины, его погибшей жены, да и образ спасительной соломинки был для Киры всего лишь ролью второго плана. Ещё неизвестно, как бы сложилась семейная жизнь Риса, если бы он повстречал Киру раньше, когда Рина ещё была жива. Вполне возможно, что его семья распалась бы до того, как её разрушила старуха с косой. Зря Кейтиль обвинял своего приятеля в пристрастии к некромантии, дело было совсем не в том, что Рис пытался вернуть свою прошлую семью, он просто никак не мог простить себе её гибель.

Это ощущение вины не позволяло ему наслаждаться жизнью в полной мере, оно постоянно требовало платы за каждый радостный момент. И Рис платил, чтобы хоть ненадолго забыть про то, что натворил. Он постоянно рисковал жизнью, но не потому, что этого требовала обстановка военного времени, причина была в другом. Каждый раз, подставляя голову под пули, он как бы давал очередной шанс судьбе уровнять счёт, забрать жизнь, которой, по мнению Риса, он пользовался не по праву. Наверное, какая-то логика в его действиях присутствовала, но то была извращённая логика труса.