Оправа для бездны - Сергей Малицкий Страница 47

К седлу пришлось приучаться заново. Правда, не сразу Айра поняла, что отвыкла от верховой езды. Сначала посетовала на напряжение, не отпускающее ее который день, к обеду прокляла и себя, и лошадь, а на первой же ночевке с трудом сползла с лошади и поняла, что на некоторое время вовсе лишилась способности ходить. Осенний лес вокруг погружался во тьму, быстрые тени ее спутников разбивали лагерь, поднимали походные шатры, твердые руки забрали у нее поводья из рук, кто-то милостиво расставил перед незадачливой путешественницей легкую складную скамью – Айра с трудом опустилась на ставшую упругой ткань и, не сумев разглядеть в сумеречном мельтешении фигуры спасителя, устало закрыла глаза.

Когда же струна, натянувшаяся внутри ее, ослабнет? Вот уж была уверена, что выдохнет облегченно, покинув пределы Риссуса, – так нет: каждая лига, отмеренная прочь от золотых куполов, будто разжигала тлеющий внутри ее огонь. Или то спасение, которое неожиданно пришло к ней в середине прошлой ночи, было предвестием новых испытаний? Что знала она о серых? Ничего, кроме того, что они свирепы и безжалостны, что прекрасно держатся на лошадях, что прячут лица в серой ткани, но ведь одно лицо она разглядела очень хорошо! А уж голос-то и вовсе не забудет никогда!

– Подними волосы со лба, – сказал ей незнакомец прошлой ночью, блеснув глазами над запертой дверью, а когда она неожиданно для себя послушно приподняла пряди, кивнул: – Хорошо, – и опустил сброшенный с плеч плащ.

Он поднял ее как пушинку – удивительно, как она не сорвалась: ведь пальцы дрожали от страха перед чудовищами, ожидавшими ее внизу. И он их тоже видел, потому что, уже подняв ее на стену, долго смотрел вниз. Впрочем, долго ли? Может быть, время остановилось тогда для нее? Или Селенга покрылась осенней росой и пристыла к мутному небосклону? Отчего ей показалось, что мгновения текут, как капли густого меда по крутому боку глиняного сосуда? Не потому ли, что она тут же забыла о грозных сторожах Золотого храма и сама стала разглядывать тонкий профиль, темные впадины глаз и твердую линию губ воина, оценивающего силу врага? Он посмотрел вниз, нахмурился, поднял взгляд к воротам храма, прислушался к тревожным звукам труб и отрывисто бросил несколько слов на незнакомом языке. Темные тени замелькали за его спиной, Айра почувствовала прикосновение тонких пальцев к запястью, но двинулась с места только тогда, когда воин опять обернулся к ней и сказал:

– Иди.

Из темного коридора дохнуло теплом, в округлых нишах замерцали масляные светильники, запахло воском и томленной на пару ягодой. Откуда-то из-под ног донеслось лошадиное фырканье, за стеной звякнули струны, неловкая мелодия возникла как дыхание сквозняка и умерла, оборвавшись. И почти в то же мгновение из-за спины донесся исполненный ужаса вскрик, но сразу погас – еще быстрее, чем угасла мелодия, и только прорвавшийся сквозь шорох сапог Айры скрежет клыков и рычание обдали ее холодом от макушки до кончиков больших пальцев.

– Сюда, – прошелестел мягкий голос.

Айра, согнувшись, шагнула в низкий дверной проем и осталась одна. В крохотной комнате с выбеленными стенами без окон, в заменяющих их нишах, подрагивало пламя четырех ламп, на низком, от стены до стены, застеленном ковром помосте лежали несколько подушек, но согнуть разом ослабевшие ноги Айра не успела. Она лишь поняла, что «сюда» было сказано по-сайдски, как дверь за ее спиной скрипнула вторично, и у ног появилось корыто с теплой водой.

– Раздевайся, – прошелестел тот же голос.

Айра недоуменно сдвинула брови, но незнакомка не произнесла больше ни слова. Она шагнула вперед и, словно показывая, чего ждет от гостьи, распахнула полы одеяния, укутывающего ее с головой. В сумраке мелькнула крепкая грудь, блеснули отраженным огнем глаза.

– Делай, что тебе говорят, или вернешься туда, откуда пришла, – донесся из-за двери жесткий мужской голос. Это не был голос воина, поднявшего ее на стену, но угроза дала Айре понять, что пленницей ее пока еще не считают. Она вздохнула и взялась за поясной ремень. Выбора не было.

Ей пришлось раздеться полностью. Незнакомка свернула одежду в тугой сверток, вытряхнула на ковер содержимое поясной сумки, переворошила пальцами крохотные мешочки трав, камешки, глиняные флаконы, сунула в освободившуюся сумку снятую одежду и нож и бросила все это в коридор. В дверях мелькнула еще одна фигура, на полу появился горшок, из которого пополз тягучий аромат, кто-то коснулся спины Айры, она невольно шагнула в воду – и понеслось, побежало неспешное действо, в котором она сама себе показалась кувшином с узким горлом, опущенным в ледяной источник. Впрочем, вода была теплой, но мурашки бежали по ее телу, отзываясь то ли на прикосновения, то ли на чужие взгляды. Или это дым продолжал раздевать ее, одновременно навевая если не сон, то безволие и податливость, хотя уж что можно было еще с нее снять, кроме кожи? Ей тщательно промыли волосы, заставили прополоскать рот какой-то жгучей жидкостью и сунули за щеку что-то кислое и вязкое, дав понять, что это нужно жевать. Затем омыли, или даже выскребли, все тело, не оставляя вниманием самые укромные места, запуская пальцы так глубоко, словно пытались что-то отыскать и там или разузнать о ней больше, чем приличествует спрашивать, глядя в глаза.

Тонкая ткань впитала влагу с ее тела, корыто исчезло как по мановению руки всесильного мага, быстрые пальцы скользнули в рот и избавили от кислого комка, сразу четыре мягких руки покрыли тело душистым маслом, и, прикрыв глаза уже не от дыма, который растворился вместе с горшком, а от блаженства, Айра подумала, что неизбежность, загнавшая ее в эту комнату, оказалась добрее, чем она могла себе представить. Наконец ее руки были подняты, на запястья и на голову упало легкое платье, затем еще одно и еще. Ноги нырнули в теплые чулки, Айра наконец села на помост, но этим испытание не закончилось, потому что перед ней рядом со вспыхнувшим ровным пламенем светильником на кованой подставке присела та самая незнакомка. Ткань съехала ей на шею, и Айра увидела красивое, но утомленное раскосое хеннское лицо. Причем утомление, показавшееся ей на первый взгляд, на второй рассеивалось бесследно и только постепенно начинало проступать необратимо – в тонких морщинках в уголках глаз и губ, в линии рта, в едва различимой паутине на скулах, в матовости волос.