Медбрат Коростоянов (библия материалиста) - Алла Дымовская Страница 44

– Я так понимаю, Феля, что тебя не Ваворок интересует. Хотя о нем-то я мог бы ого-го. Мощное было дело в свое время. А в остальном практически мало чем я тут помогу. Я ведь не имел прямого отношения.

– Да-да, – подхватил я на всякий случай. – Но тот, через кого вы меня пристроили, вдруг он.

– Он? Он может. Если захочет. Адресок я тебе, конечно, дам. Но мой совет. Брал бы ты руки в ноги, – вот это было неожиданно. Спицын нехорошо помрачнел.

Если Виталий Петрович давал ТАКОЙ совет, он, который обожал наоборот толкать на амбразуры! Наверное, самое благоразумное и впрямь было этому совету последовать.

– Не могу, – сознался я. – понимаете…

– Да все я понимаю. Стали как родные, пассия-шмассия, зависимые беспомощные люди. А может, и не беспомощные. Туда, по слухам, ссылали много всякого…, – он не сказал «сброда», задергал порывисто рукой, подыскивая подходящее слово, – … контингента. Я кое-чего повидал паранормального, как теперь принято говорить, хотя закоренелый атеист, как и ты, – Спицын посмотрел на меня словно бы с затаенным восторгом. – Не уйдешь и не отступишься?

– Не уйду и не отступлю, – хотел бы, так уж давно. И не сидел бы с ним рядом.

– Тогда запоминай. Не вздумай записать, – и Спицын продиктовал, медленно и чеканно, координаты.

Того человека, который был нужен мне. И хрен сразу же стал не слаще редьки. Предстояла поездка в Орел. Бывший спецобъект МВД, психушка, где содержались приговоренные маниакальные убийцы и насильники, и вообще вся 97 статья, принудительное лечение по суду. А денег оставалось в обрез. Не у Спицына же просить? Хотя? Это казалось мне куда менее позорным, чем постельное вымогательство у Галочки Шахворостовой. Ну, там видно будет.

– Докторскую пишет. На их материале. В академики метит. Не то, что мы грешные. Все ему не рассказывай. Спугнешь. Мол, в стационаре среди пациентов происходят странные движения, – опять Спицын дал мне бесценный и бесплатный совет. – Ты где остановился? – наверное, это был намек, что встреча подошла к концу.

– На Красноказарменной, у той самой Лиды. Я вам про нее говорил, – и поговорил бы еще. Часа два. С Виталием Петровичем было можно. В бытность мою на факультете ни одна любовная драма не протекала без его явного или тайного вмешательства.

– Ты что? Обалдел? – Спицын даже привстал со скамьи. Двое спешащих мимо девчушек в очочках нервно дернулись на его окрик. – Феля, ты меня поражаешь! – любимая его фраза, после которой обычно следовали настоящие неприятности. – Это как дважды два. Тебе подсовывают девчонку. Или смазливую бабу с ребенком. А ты суешь голову в самое логово?

– Виталий Петрович??? – у меня не хватило слов. Только выкаченные безумные глаза.

– Скоро шестьдесят лет, как я Виталий Петрович. Филолух ты, филолух! Уже втюриться успел? Быстро обработали. И в клинике, и ключи эти. Дверь сама по себе открытой осталась? Бутылочка, бабочка, юбочка. Ох, Феля, Феля! Им нужен был свой человек внутри. И чтоб не догадался. Это старо как руины Стоунхенджа.

– Она не могла. Она… вы не видели ее, – захлебнулся я в приступе бессилия.

– Могла, не могла. Не можешь, заставим. Помнишь это? У нее ребенок, тем более. Не всегда выбор за самим человеком, – Спицын сочувственно ко мне вздохнул. – Ты вот что. На квартире твои вещи остались?

– Остались, – кивнул я, повторив за ним на автомате. Вот я и попал под первый артобстрел там, где не ожидал. И точно наведенный снаряд разнес мое сердце в клочья. И все равно я любил ее.

– Тогда дуй на Красноказарменную. Хватай мешок, чемодан, что там у тебя? И немедленно вон, чтоб духу твоего…! Чтоб не пахло! И номер мой из повторного набора сотри. Или аппарат разбей на крайний. Что я говорю? На телефонном узле раз плюнуть. Ну, ничего, я-то отобьюсь.

Спицын еще продолжал давать какие-то незначительные инструкции. А я думал, что вот ни за что, ни про что, подставил хорошего человека, идиот! Если только тронут Виталия Петровича, я этому Вавороку! А что я ему? Что я могу? Все, что мог, уже сделал, мудак такой! Как же я с Лидкой не догадался. Опять в моей памяти возник Мотя. В мире вещей ищи соответствия, а найдя, проводи параллели. Но сердцу приказать нельзя, видно, мумия тролля об этом знала.

– Деньги есть? – Спицын спросил вдруг в лоб.

По моему виду нельзя было угадать. Верочкина чистая рубашка, вторые хорошие брюки, башмаки, пусть и простенькие, я начистил. То ли нарочитая скромность, то ли прикрытая бедность. Но я замешкался с ответом. Виталию Петровичу этого оказалось достаточно.

– На, возьми, – протянул он зеленую стодолларовую купюру.

Целое состояние. По крайней мере, для меня. Никогда не держал в руках, разве видел издалека. Я отдам, непременно отдам. Для Спицына это тоже большие деньги. Если только…

– Отдашь, отдашь, я знаю. Из трусов выпрыгнешь, отдашь. Если только…, – тут он замолчал, будто удержал неосторожную фразу.

Значит, Виталий Петрович тоже ощущал. Значит, не я один. Смертельная опасность, штука заразная. И зараза от нее носится в воздухе. Не почуять нельзя. Во что я влез? А в сильно поганое предприятие. Спицын это только что косвенно подтвердил. Но отступать, дуля с маком! Я взял сотенную.

На квартиру я поехал сразу. А вот покинуть ее задержался. Слабость одолела меня. Будто сделался я вдруг резиновый и беспозвоночный, так что ни встать, ни сесть, пришлось прилечь на короткий диванчик. Не из-за простуженного горла, не подумайте. Не из-за болячки я так размяк. Это был словно похмельный отходняк.

Я вовсе не думал в высокопарных выражениях, что вот, Лидка предала меня. И нисколько не осуждал. Потому что, неплохо познал на своей шкуре, какова подлинная, реальная жизнь. Которая даже честнейшего человека порой заставляет вытворять такое! У Малюты Скуратова волосы бы встали дыбом. Попади он в современные «гуманные» переделки, горделиво именуемые эпохальными событиями. Ему бы и на ум не встало, что возможно запросто торговать не то, что народом, но собственным богом, царем и отечеством. А Лидка ничего похожего и не делала. Выживала, как могла. Не ее вина, что в поисках сладкой доли заехала в лес к соловью-разбойнику. Это происходило, да и происходит повсеместно. Как закономерный результат. Потому что, отпустив советских крепостных людей на волю – не кормить же за свой счет! – воровская хунта, усевшаяся на вершине горы из нахапанного добра, явила им красивую заграничную обманку-образец. Но не выдала ни единого орудия для справедливого осуществления вековечных мечтаний. Только разбойничий лом. Как хочешь, так и крутись. Между прочим, что бы там ни толковали широко и масштабно мыслящие политолухи об историческом конце социалистического тоталитарного режима – как эти два понятия могут сочетаться, загадка, но сам слышал, – у меня имелась своя теория на сей счет.

Все произошло в точном согласии со здравым смыслом. Не стоит винить ни Горбачева, ни тем более его предшественников. Ведь что собой представляло на момент переворота советское государство? Плевать на идеологию, политику, перестройку и тому подобную мутотень. А представляло оно собой ничейные груды сокровищ. Вы только вообразите себе на минуточку «картину маслом». Золото, нефть, сталь, лес, фабрики и заводы, колхозы и животноводческие хозяйства, без предела, без дна. И все это именно НИЧЬЕ. Нигде в мире такого не существовало в столь гигантских размерах. Наоборот, концерны, фонды, банки, акционерные общества: поделено на многих частным образом. Кому-то больше, кому-то меньше, но поделено. В закромах государства – собственности на медный пшик, ну, конечно, налоги. И все это правильно. А у нас? Куча до небес обобществленной благодати, ее и удержать можно было лишь драконовским надзором. Звериный рык и расстрельная струя огня. Все равно тащили в разные стороны. Ну, не бывает так! Не бывает, хоть режьте! Чтобы богатство лежало, и при этом никому, подчеркиваю, НИКОМУ, абсолютно не принадлежало! Это и была истинная причина переворота. Буйное воображение – пять секунд, и ты архимиллиардер, не созидая с нуля, шаг за шагом, не ломая головы над изобретением велосипеда. На смену пламенному ленинцу-сталинцу-брежневцу всегда, рано или поздно, чуть ослабнут крепления, придет отчаянный бандюган-налетчик. И всегда уверенно скажет – по справедливости МОЁ! Тёлки, ёлки, лодки, водки, молодки. Пойди, докажи. Все прочее наносная шелуха, чтоб дали спереть под шумок. Вот и сперли, и подкинули тишком прочему народу, который не захотел или постеснялся мараться, единственный воровской закон. Хочешь, живи по нему. Не хочешь, иди в медбратья, в дурдом или вообще, к чертям собачьим. Только денежки оставь.