Медбрат Коростоянов (библия материалиста) - Алла Дымовская Страница 45

Меня свалило с ног иное. Я действительно отчаянно влюбился. С концами. Не случалось прежде такого. Раз я говорю, значит, знаю. Опыт был у меня большой, и потому я мог отличить. Тут не вздохи на скамейке, я жениться на ней хотел. Всерьез. Может, даже вышел бы на большую дорогу. Чтоб было ей и Глафире. Если не сладкая жизнь, то хотя бы приличная. Для меня это выглядело весьма серьезным намерением и обещанием. Поворотным. Кардинальным. Я собирался отказаться от себя. Ради другого. Точнее, других. И мать, и дитя в моих глазах, пускай только в моих, этого стоили. И не перестали стоить после того, как Спицын мне эти глаза открыл. Но я-то, наивный раздолбай, полагал, что мои намерения нужны. Что не просто так приходила она к забору, и не просто так дала вот эти самые ключи. И не ключи то были для меня, но надежда. Которой не стало больше. Я не собирался предписывать себе позу: вернись, я все прощу. Прощать выходило нечего. Потому что, получалось, я не представлял для Лидки прямого интереса. Я сам служил случайно подвернувшимся орудием. Что мне оставалось? Спасти принцессу? От мумии тролля? Но хотела ли она спасения? Если нет, мне казалось, тогда и впрямь настал бы полный «гитлер-капут». По усам текло, ни капли не попало, и предстояло лишь одиноко сдохнуть от жажды.

Мне надо было опрометью бежать, а я лежал в позе бесхребетной морской звезды. И, как следовало ожидать, долежался.

Они не позвонили открыто в дверь. Зачем? И не старались соблюдать тишину. Вошли, как к себе домой. Видимо, полагая, что с моей невзрачной особой можно не миндальничать. Или не ждали застать, а так, упредительная засада-ловушка. К чему тратиться на слежку, если кабан, попавший в яму с заточенными кольями, и без того выложит все о своих кабаньих приключениях. Тоже братки-клоны, но не охранники «мертвого» Николая Ивановича, тех я запомнил. Наверное, поэтому за мной пришли другие. Я увидел их отражения в зеркальной двери платяного встроенного шкафа, освещенной в упор заходящим за линию соседнего дома солнцем. Услышал подзаборный гогот и ленивый топот ног. Спицын будто бы предвидел весь сценарий наперед. Впрочем, так оно и было. Не предвидел только мою дурь.

Но и они не учли одного. Моего больного горла. Поэтому я не включил кондиционер. Поэтому балконная пластиковая дверь с непробиваемым двойным окном была нараспашку. Второй этаж, да я мальчишкой прыгал на лежалый штабель макулатуры со школьной крыши. И ни разу не ушибся. А там было значительно выше, и сам я был значительно меньше и ниже. От дивана два шага, нога через хорошо укрепленные перила, благо, что Лидка не удосужилась застеклить верх. Они, наверное, увидели меня из комнаты. Они, наверное, оторопели на миг. Потому что уже вдогонку мне, летящему стремительно, донеслась озлобленная и беспомощная матерная брань, и хлопнул вслед одинокий пистолетный выстрел, стой, гад. Ага, щас!

Конечно, без последствий не обошлось. Я расшиб колено, изрядно измарал бежевые штаны до хаки-оттенка, все это было поправимо, и даже позабавило бы меня в иных обстоятельствах. Но я убегал. Окажись тогда поблизости досужий тренер с секундомером, меня взяли бы спринтером в сборную по легкой атлетике. Ответственно вам говорю.

На город наползали сумерки, один человеческий силуэт уже сложно было отличить от другого. Все же я продолжал свой безумный, заячий бег. Не бравый, не бравый Аника-воин! Но испуганный зверек, вот кто мчался наугад через незнакомые, душно пыльные дворы. Меня никто не ловил, это было уже невозможно. Они не успели бы засечь, даже если снаружи имели наблюдателей. Мой бег служил мне успокоением, чем больше расстояние между жертвой и преследователями, тем вернее – животный инстинкт и ничего кроме. Я остановился, лишь когда запыхался совсем. Дышал так, будто кто-то внутри меня накачивал огромную грузовую автопокрышку пневматическим насосом. Где я? Леший его знает. Впереди маячила закопченная промзона, понизу в овраге стелились рельсы железнодорожных путей. Я побрел наугад. Станция «Электрозаводская». Нырнул в метро, и через пару остановок выскочил на Курском вокзале. Человеческое море, в котором легко затеряться, хотя бы на время. На то время, что нужно мне для обдумывания последующих действий.

Тут только я сообразил, устало присев на краешек пластикового стула в одной из бесчисленных вокзальных кафешек. И сообразил-то, когда раздраженная до состояния атакующей кобры, костлявая, остроносая официанточка сунула мне в руки липкую карту напитков и сварливо спросила:

– Ну? – не слишком любезно, зато отрезвляюще.

Я в растерянности заказал пиво, и уже вслед молящим сиплым голосом попросил нехолодное.

– А холодного нет! – изумленно резко и нежданно по-человечески оглянулась она на меня. Взметнулись растрепанные, короткие кудряшки, будто отгоняя видение.

А до меня внезапно дошло, что я гол, как сокол. Кошелек с наличными, сумка с вещами, все осталось безвозвратно в Лидкиной квартире. Я не взял с собой всех денег, справедливо опасаясь уличных карманников. Чтоб я делал, если бы пропала с таким трудом добытая в долг сумма? А что я сделаю теперь? И без карманников обошлось. Хорошо, хоть паспорт был с собой, лежал мирно в заднем кармане брюк: я как пришел, так и свалился, не раздеваясь, вот везение! И паспорт, и командировка, мелочь на метро и копеечные расходы, лишь бы хватило на это дурацкое пиво. Порылся во всех складских местах, даже в нагрудном рубашки: пара жетонов, и… ох ты ж, счастливый случай, зеленая сотенная! Пожертвованное состояние оказалось при мне, а я начисто успел уже позабыть. Как в анекдоте – корка хлеба, бычок под кроватью, жизнь-то налаживается. Но сразу меня охватила скопидомная жалость.

Так уж устроен живой человек. Едва спасся от нешуточной беды, как давай переживать о волосах, снявши голову. Какому-нибудь бостонскому миллионеру может и нипочем пропажа пусть бы и дюжины чемоданов с барахлом, и то не поверю, все равно жалко. Для нормального бедняка, коим безусловно являлся я, потеря даже пресловутой зубной щетки казалась накладной, тем более утрата ровно половины всего существующего в наличии гардероба. Да еще библиотечная книжка, взятая от скуки в дорогу, «Греко-римская эстетика» Лосева, выпросил едва, вперед своей очереди. Теперь в десятикратном размере возмещать. Ага, вернуться бы сперва. Но тем не менее, душила жаба. И ведь ухнула нейлоновая куртка-дождевик – если испортится погода, а у меня больное горло. О том, чтобы потратить хотя бы часть Спицынских денег на экипировку первой необходимости я и не помышлял. Деньги даны на дело, и вообще сам виноват, Виталий Петрович предупредил вовремя.

Горгулья-официанточка принесла мне теплющее-претеплющее пиво, так что пенная шапка казалась произошедшей не от перелива, но от достигнутой точки кипения, и – неожиданно бутерброд с колбасой.

– За счет заведения, – буркнула хмуро, будто стеснялась, что подала милостыню убогому незнакомцу.

Я и впрямь имел убогий вид. Лицо и шея в грязевых, потных потеках, запачканная серой землей одежда, я сильно ссадил ладони, когда приземлился, и вот только заметил это.

– Турист? – спросила она с некоторым презрением, давая понять – сразу догадалась, что не москвич.

– В командировку, – уныло сознался я. Какой был смысл лгать?