Кривая дорога - Даха Тараторина Страница 34

— Ты не серчай! Я б сам съел, да обронил аккурат в это… лошадиное. Ну и отдал, куды ж его ещё?

— А меня выручить и не подумал, — пискнул Тонкий в сторону, — мне пришлось жевать да нахваливать…

Под дружный хохот и аппетит быстрее приходит. Расселись вкруг котелка — густой жирный пар валит, каша пузырится, жар манит подставить мёрзлые щёки дымку — заскребли по стенкам деревянными ложками, всё до крошечки подобрали. Толстый обкусывал лоснящимися губами последнюю рыбёшку, Тонкий облизывал ложку, охранники делили между собой Радомиров сыр: воняет — не воняет, а за бесплатно — и ничего, есть можно; сам Радомир аккуратно разливал в шесть кружек содержимое небольшой фляжки. Чуть подумал да отставил в сторонку две лишних, бросив провожатым: «вам нас на трезвую голову сторожить сподручнее». На четверых брага аккурат разошлась: каждому по чуть.

Я с благодарностью приняла пахнущий осенью напиток. Попробовала языком: сладко; приготовилась сделать хороший глоток, но рыжий придержал за локоть:

— Захмелеешь быстро. Не торопись.

И правда, напиток оказался на диво крепким, но и согревал будь здоров как. Я повела плечами, разгорячившись, распахивая наконец опостылевший плащ и вдыхая полной грудью. Стряхнула вездесущую руку Радомира, уже прихватившую меня за пояс. Тепло, хорошо, спокойно. Давно бы так.

— Эх, сейчас бы на мягкую перину, — вновь заговорил купец, — ещё бы жена дома ждала…

— Тебя — и жена? — недоверчиво поморщились браться. — Вот кабы любушка или две, это мы б поверили. А с женой бы ты и трёх дней не продержался!

— Как это не продержался бы? — возмущённо вскинулся рыжий, — я, может, об уютном доме всю жизнь мечтал! Скажи, Фроська!

Двумя пальцами подхватила и перенесла руку Радомира со своего колена на его собственное:

— О чём же ещё? — подтвердила я под общее хихиканье. — 0 доме и мечтал. И чтоб в нём, как в старину, жены эдак две-три было. А лучше все четыре.

— Точно сказала!

— Как в воду глядит! — согласились братья.

— Ой, да кто бы отказался?! — махнул рыжий рукой, по которой только что получил от меня хороший шлепок. За дело. — Неужто ты, Тонкий, к своей Голубе не захотел бы ещё одну красавицу в довесок? Или ты, Толстый? Не нашлось бы места в твоём доме для ещё одной зазнобы?

— Голуба, может, и впустила бы в дом вторую жену, — мечтательно проговорил Тонкий. — А что? И по хозяйству помощь и по вечерам есть, с кем языки почесать. Да только свадьбу ещё раз я точно не выдержу…

— А чего там? — удивился Толстый. — Через плечо невесту на осенины и дело с концом. Кого домой принёс, — та жена[5], всё.

Тонкий тяжко вздохнул:

— Ты чушь-то не неси! Это ты взял свою Милану на севере. У них, варваров, так принято. Моя Голуба нежная, южная, мы с ней свадьбу играли, как добрые люди. Не то что некоторые, что даже родных братьев не позвали отметить…

Толстый погрозил брату мощным пальцем, поняв намёк, но промолчал.

— Тоже мне, добрые люди, — я пьяно икнула, — видала я эти ваши свадьбы. То не праздник, а пытка!

— Верно говоришь, — подтвердил Толстый. — Сплошные траты! А гости ж всё сожрут и разойдутся, как так и надо. А не дай боги ещё подарок принесут! Это ж потом весь год разоряйся-отдаривайся[6]…

— Ну а как? — Тонкий развёл руками. — Надо же отдариться… А то что люди подумают…

— Что ты — мужик умный и бережливый, — вставил Радомир.

— Нет, надо как все…

— Это ж как это?

Тонкий зашмыгал остреньким носиком, придаваясь воспоминаниям, прикрыл глаза, как свернувшийся на печке кот, и голосом сказочника начал:

— Для начала надо со сватами заявиться на смотрины. И чтобы не абы как, а заранее сговорившись. Тогда невеста и дом вымести успеет, и пирогов напечь, и мёду нанести в избу сколько надо.

Понятно, и сама чтоб подготовиться успела: юбки-тряпки перебрать, напиться[7]…

— Напиться? — удивилась я. У нас такого обычая не водилось.

— А то как же! Чтобы видно, не нескладёха какая гостей встречает, настоящая пава идёт: руки-ноги налитые, что аж рукава перетягивают, глазки-щёлочки, сама…

— Отёкшая? — подсказал Радомир. — С перепою-то.

— Зато кругленькая! — не унимался Тонкий. — Как надо! Не всякая же баба, как моя Голуба, по рождению толста и здорова! Кому-то и притвориться не грех… И вот идёт она…

— Шатается, — снова влез Радомир.

— Вышагивает…

— За стены придерживается.

— Как лебёдушка…

— Или пьяный мельник.

— Тьфу на тебя! — Тонкий аж полез прописать оплеуху наглецу, но передумал, оценив размах плеч болтуна, сел обратно. — Не любо — не слушай!

— А врать не мешай, — Толстый полушутя показал рыжему кулак. — Ты давай, дальше сказывай.

— А что дальше? Дальше всё честь по чести: сваты, угощение, битие по рукам, угощение, созывание гостей…

— Угощение, — добавила я.

— А то как же? — кивнул Тонкий. — Родню созвали по соседним деревням, каждого попотчевали. Соседей пригласили. Тоже к каждому с чаркой подошли.

— Эдак закрома опустеют, пока суд да дело, — шепнул Радомир мне на ухо.

— А уж когда свадебка соберётся, так вообще красота! — Тонкий увлёкся рассказом, мечтательно заблестел глазами и явно мыслями был где-то далеко-далеко. Там, где и одной жены вдоволь, и несметные богатства не нужны для счастья, и ни одна самая дурацкая свадьба не изменит единственно важного: любви двоих, живущих отныне лишь друг для друга. — Сначала свадебный поезд от жениха едет. Не пускают, конечно. Ворота накрепко заперты. Загадки загадывают, силушку молодецкую проверяют…

— Это твою, что ли? — Толстый легонько ударил брата в плечо.

Тот чуть не улетел под самую телегу, но ответил важно:

— А кто поумнее, дружку с собой берёт крепкого. Такого, что и ворота высадить может. Или двух, чтоб второй загадки разгадывал, девок забалтывал да песни горланил.

Все одновременно повернулись к Радомиру.

— А что? — удивился тот. — Ну я это был, что с того? Потом всем поездом обратно к жениху: стол-то у него накрыли.

— А там красота! — облизнулся Тонкий. — Разносолы! Поросёночек молочный на вертеле, пироги с требушками, рыбка солёная, ватрушки, огурчики малосольные, маленькие, хрусткие, гусь цельный с яблоками… А уж выпивка какая! Рекой лилась…

— Без тысяцкого (8) не обошлись, небось, — завистливо буркнул ныне хромоногий охранник. Провожатые сидели вдвоём в стороне, насупившись, перешёптывались о своём и пускали слюнки от рассказа счастливого мужа.

— А как же? — с восторгом подтвердил Тонкий. — Из самых опытных — в дверь едва прошёл! Ну а к концу праздника мы… того… не помним. Мы с Голубушкой удалились, в общем, — закончил он скомкано.