Волчья тропа - Даха Тараторина Страница 29

Солнце не так давно показалось над горизонтом. Утренняя свежесть радовала и бодрила, но я не давала себя обмануть: комары вчера толкли мак стаями, а солнце садилось чисто[iii] — будет зной. Вроде пора бы уже первым холодам спускаться на землю, ан нет. Не желает летнее тепло передавать осени своё царство, держится цепкими горячими пальцами из последних сил. Невероятные ароматы засыхающей после буйного цвета травы, смешанные с доносящимся от печи обещанием куличей, пирогов и ватрушек, томили меня нежеланием отправляться в не слишком дальний, но всё ж таки непростой путь. Вот уеду, кто будет любимый угол на лавке просиживать, советовать, с чем стряпать пироги? Утешением служило лишь то, что чудесная выпечка предназначалась на продажу, а значит, ехала с нами.

Сестра у меня — девка хозяйственная, любому мужику на радость. Вскочить с постели, когда до вторых петухов ещё спать и спать, — для неё дело привычное. По мне, так проще не ложиться вовсе. Того лучше — махнуть рукой и оставить дрожжи до зимних холодов, когда натопленная печь заполняет дом пряным духом сухой глины и золы, когда ватрушки с хрустящей корочкой сами просятся в рот. И ты таскаешь их по одной, всякий раз убеждая строгую хозяйку, что ты только попробовать — ну как сырые? — и жуёшь, обжигаясь, дуя на пальцы, роняя рассыпчатый творог на колени и снова обжигаясь. А потом вскакиваешь и несёшься к заслонке, честно-причестно обещая, что ну вот эта — точно последняя. Надо же проверить вторую партию.

В такую жару, что царила последнюю неделю не то что горячие пироги, холодный квас в горло не лез. Представить себя у раскалённых углей и огромных противней, с ног до головы уделанной липким тестом… Бррр! Вот уж лучше сбегать проверить заячьи силки, на обратном пути добыв добрую пригоршню грибов — потомить вместе с кашей.

Зато Любава была неутомима. Сестра крутилась у печи. Раскрасневшаяся, дородная, в белоснежном переднике, с мучной полосой вдоль темени, она была настолько уютной, домашней и, как ни странно, любимой, что я чуть не расплакалась. Пускать слезу по-настоящему я, конечно, не собиралась. Но красавица, тихонько мурлыкающая себе под нос жальную песню, того стоила. Я с завистью подумала, что выбранный ею в мужья вполне может скоротечно скончаться от сердечной болезни, поражённый выпавшему на его долю счастью. И никто его не осудит. Я так и не произнесла вслух шутку, что невыспавшаяся Любава рискует уснуть под лотком со сладостями прямо на ярмарке, упустив всех женихов.

— Чего стоишь? Помогай! — Любка задорно повела локтем в сторону полузаполненного кузовка. Я тяжело вздохнула, всем своим видом показывая, что меня здесь не любят, не ценят, гоняют по чём зря и вообще мне лень. Но пироги в кузовок складывать пошла. И даже не удержалась, умяла парочку, махнув рукой на жару, жажду и прочие неприятности, до которых ещё дожить надо.

— Фкуфно, — подытожила я, одной рукой запихивая в рот золотистую корочку самой красивой ватрушки, а другой стряхивая в кузовок менее удачные.

Ну помнутся немного, не беда. Люба так готовит, что их покупатели расхватают, как только распробуют. Если, конечно, свежая выпечка не задохнётся, переживёт полдня жары и ночь на постоялом дворе, где традиционно останавливались деревенские. "Недорого и не слишком грязно" — таков был девиз удачно выскочившей замуж Агриппины.

Агриппина тоже была из Выселок, немолода, недурна собой, хоть и больше умна, чем привлекательна, и уже успела дважды побывать замужем. Первого супруга глупо задрал медведь, приходивший в гости не иначе как к садовой сладкой малине. А вышедший ночью на недалёкую прогулку муженёк, с вечера подвергшийся неумеренным возлияниям, не сумел найти со зверем общего языка, приняв его за кума (немудрено, кстати, ошибиться) и попытавшись расцеловать в обе щёки. Агриппина, отгоревав положенное, не пожелала вести оставшееся в наследство хозяйство в одиночку. Детей им боги не дали, и, помнится, неглупая женщина этому даже радовалась, дескать, муженёк оказался не подарок. Невзирая на немалые тридцать с лишним зим, вдова исправно несколько сезонов ездила с только входящими в женский возраст девчонками на ярмарку. И даже писаные красавицы те несколько лет не могли сыскать себе жениха.

Сколько весёлая вдова получила предложений руки, сердца и городского места жительства — не сосчитать. Однако была непреклонна. "Замужем я уже была, теперь мне свою жизнь обустраивать пора, а не мужнину", — говорила она, не стесняясь и отвергая очередного претендента. Впрочем, достойный кандидат всё же нашёлся. В то время назвать его достойным не повернулся бы язык даже у такой замарашки, как я. Постоянно шмыгающий носом стеснительный хлюпик, худо-бедно содержавший харчевню в не слишком прибыльном уголке Малого Торжка, даже не надеялся на успех. Но мудрая женщина разглядела в нём что-то, незаметное молодому наивному глазу, и дала добро на восхваление себя любимой.

Агриппина вышла замуж через месяц. Перебралась в город, с ходу продав всё деревенское имущество до последней рубахи (на память забрала только медвежью шкуру. Была ли это шкура того же зверя, что задрал её первого мужа, неизвестно, но, на всякий случай, об Агриппине до сих пор никто дурного слова не сказал. Напуганный хлюпик перестал быть таким напуганным, приосанился и даже начал напоминать мужика, продолжая боготворить и робеть только перед супругой. Маленькая харчевня вскорости выросла в огромный постоялый двор, где с удовольствием и бесплатным ужином принимали бывших односельчан. Плата за общую комнату для нас была символической, поэтому караван невест уже который год останавливался в "Весёлой вдове" (иронию названия не оценил разве что ленивый, а пока ещё живой второй муж сам с удовольствием над ним подшучивал). Переночевать во "Вдове" считалось хорошей приметой, поэтому традиционно девушки терпели дорожную пыль и полуденную жару, лишь бы приехать в Малый Торжок к вечеру, а перед рассветом успеть с комфортом расположиться на центральной площади.

Меня, в отличие от прочих "засланок", не радовала возможность покрутиться перед городскими красавцами. Перспектива следить за Любавой — тем паче. А вот возможность выехать в настоящий город… От восторженных девиц сбежать нечего делать, а дедок Нафаня, подрёмывающий на козлах, пока возок поспешно заполнялся товарами, сам говорил, что следить за бойкими девками не нанимался. "Ишь, чего удумали, — посмеивался он, сплёвывая шелуху от тыквенных семечек под ноги голове. — Не стану я за ними приглядывать. Отвезти — отвезу. А следить — тьфу! Мне ещё здоровье дорого".

Вот и выходит, что я буду сама себе хозяйка. Это не с мамой на ярмарку ездить, когда тяжеленные корзинки оттягивают руки, а бегать по площади предстоит ещё долго, потому что, видите ли, у той говорливой старухи цыплята на целую серебрушку дешевле выходят". Впереди полуденным дрожащим воздухом маячила первая самостоятельная поездка. Совсем взрослая стала. Может, и правда до женихов недалеко?

Не успели девки рассесться и поудобнее переложить кузовки с узелками, Нафаня, молодецки присвистнув, припустил подальше от дома. Не то чтобы он так торопился доехать до Торжка, скорее, мечтал сбежать от сварливой жены и вдоволь напиться кваса в "Весёлой вдове", который, всем известно, будет покрепче некоторых медовух.