Песни драконов. Любовь и приключения в мире крокодилов и прочих динозавровых родственников - Владимир Динец Страница 32

Чиновник боливийской миграционной службы сидел в крошечной каморке, хитро спрятанной среди узких улочек пограничного городка. Он являлся также городским адвокатом, агентом по продаже недвижимости, свадебным фотографом и нотариусом. Когда он заметил, что в моем паспорте нет бразильского выездного штампа, то наотрез отказался проставить боливийский въездной. Я объяснил, что не могу вернуться в Бразилию, потому что моя бразильская виза истекла, а боливийская истекает в полночь. Но он был непреклонен.

Въездной штамп мне был совершенно необходим. По всей Восточной Боливии шли забастовки и демонстрации протеста, так что меня наверняка ожидали блокпосты и проверки документов на каждом шагу. Я вложил в паспорт сорок долларов и снова подал его чиновнику.

Дальше произошло нечто абсолютно сверхъестественное. Боливиец печально вздохнул, поставил нужный штамп и вернул мне паспорт, не взяв деньги. К тому времени я много раз путешествовал по Южной Америке, объездил ее вдоль и поперек, но ни разу не видел ничего подобного. На интернет-форумах путешественников ходили неясные слухи, что якобы в Чили полиция больше не вымогает взятки, но никто не воспринимал их всерьез. К тому же Боливия – совсем не Чили.

Я вышел на улицу, потрясенный до глубины души, твердо зная, что стал свидетелем настоящего чуда. Что происходит? Неужели Южной Америке, которую я знал, приходит конец? Неужели весь ее традиционный образ жизни вот-вот исчезнет, изменившись до неузнаваемости?

Я сел на автобус до следующего города. Остальные пассажиры выглядели неожиданно: светловолосые, синеглазые, курносые, одетые в длинные рубахи, мужчины все как один бородатые, женщины с длинными косами. И они говорили между собой на очень странном русском языке. Оказалось, что это староверы. Их предки покинули Россию в XIX веке и основали деревни в Бразилии, Боливии и на Аляске. Общаться с ними было необыкновенно интересно: их язык практически не изменился за пять поколений и существовал только в устной форме. Дети учились в школах читать и писать по-португальски и по-испански, но не знали кириллицы. Я вдруг почувствовал, как много в моем русском “западных” слов, проникших в язык за последние сто лет. И я невольно старался их не использовать, особенно говоря с детьми, чтобы не заразить красивую речь староверов уродливой канцелярской версией московского диалекта, уже полвека льющейся на Россию из телевизоров.

В городке Сан-Игнасио пришлось три дня ждать следующего автобуса. Наиболее ярким впечатлением за это время стала субботняя месса, проводившаяся в иезуитской церкви XVII века. На фонари вокруг церкви слетелась огромная туча водяных клопов Lethocems gigas. Это самые крупные летающие насекомые в Западном полушарии, до пятнадцати сантиметров в длину, а укол их хоботка вызывает невыносимую боль и разжижение мускульных тканей, иногда ведущее к образованию жутких, никогда не заживающих язв. Клопы роями вились вокруг церкви, в несколько слоев ползали по стенам и врезались в заходящих и выходящих прихожан. Выглядело все это как придуманная дьяволом вариация на тему казней египетских.

Автобус в национальный парк Ноэль-Кемф-Меркадо полз почти сорок часов. Дожди теперь шли каждый день, так что дорога была в плачевном состоянии. Водитель клялся, что больше в этом году не поедет, и в конце концов развернулся, не доехав тридцати километров. Мне пришлось целый день тащиться по липкой грязи с рюкзаком, тяжелым из-за каяка, весел и пачки кайманьих портретов.

Поскольку идея изучать кайманов жакаре пришла мне в голову всего двумя месяцами раньше, у меня не было времени запастись разрешением на исследования в парке. Пришлось сходить туда на пару дней в качестве туриста, а потом искать подходящее место в безлюдных болотах чуть южнее парка, у бразильской границы.

Места там очень красивые: со скалистых обрывов стекают бесчисленные водопады, ровные плато покрыты высокотравной саванной, а в долинах растут густые тропические леса. Благодаря такому разнообразию ландшафтов парк и его окрестности кишат живностью. Самые многочисленные представители фауны – комары, травяные клещики и пчелки-щекотунчики. У пчелок нет жала, но если вы хоть чуть-чуть вспотели в жаркий день, они слетаются лизать соль и облепляют вас с головы до ног. Стряхивать их надо очень осторожно, потому что иногда оказывается, что среди них затесалась обычная пчела с жалом или оса. Травяные клещики в основном вызывают сложности уже после того, как вы возвращаетесь в цивилизацию, потому что к тому времени у вас вырабатывается привычка непрерывно чесаться, а укусы клещиков чешутся по нескольку недель и к тому же обычно расположены в местах, чесать которые при посторонних считается неприличным.

Теоретически Восточная Боливия – единственное место в мире, где встречаются все шесть видов кайманов. Но мне почему-то попадались только жакаре, не считая двух встреченных в парке небольших черных кайманов. Зато жакаре было много. Даже работая в одиночку и без лошади, я занес в базу данных и пронаблюдал около восьмидесяти взрослых самцов в десяти прудах всего за четыре дня. Дождь лил почти все время, но по утрам пока что прекращался на несколько часов, и в это время кайманы “пели” как заведенные.

Остальные животные тоже были заняты размножением. Маленькие, изящные пампасные олени гуляли с оленятами размером с кошку, белобородые пекари – с выводками полосатых поросят, а страусы нанду с птенцами, тоже полосатыми. Опоссумы и гигантские муравьеды носили детишек на спине.

Потом дожди пошли всерьез. Всего за три дня болотистая равнина оказалась затоплена. У меня не было палатки или мачете, чтобы построить шалаш, поэтому я спал сначала под каяком, а позже – в нем, укрывшись банановыми листьями. Мне удалось держать бумаги и фотоаппарат сухими, но все остальное промокло насквозь. К счастью, готовить еду мне не приходилось, потому что она кончилась.

Когда дождь наконец прекратился, сухой земли не было видно до самого горизонта. Мои кайманы все еще “пели”, но отыскать их оказалось почти невозможно. Все обитатели болот лихорадочно переселялись. Змеи, броненосцы, даже ленивцы плыли в сторону далеких холмов. Деревья, семена которых разносятся водой, были сплошь увешаны плодами, и над приречными лесами носились многотысячные стаи попугаев ара (в этом районе их восемь видов), привлеченные обилием корма.

Три дня я болтался на каяке по бескрайней водной глади в поисках кайманов, потом сдался. Из моих восьмидесяти снова отыскать удалось меньше половины, а услышать еще по три “песни” только у двадцати шести. Этого было более-менее достаточно. Я вернулся в контору парка и узнал, что дорога полностью смыта, все водители автобусов бастуют вместе с прочим населением провинции, а взлетная полоса вот-вот окажется под водой. Похоже было, что я застрял на несколько недель, а то и месяцев.