Песни драконов. Любовь и приключения в мире крокодилов и прочих динозавровых родственников - Владимир Динец Страница 33

По крайней мере, телефон пока работал. Единственным, к кому я мог обратиться за помощью, был Хесус, владелец маленького самолета, с которым я познакомился в свою предыдущую поездку в Боливию. К моему удивлению, он вспомнил, кто я такой. Я спросил, в порядке ли самолет. Хесус засмеялся и ответил, что теперь у него их три. Он обещал забрать меня через несколько дней за сумму, примерно равную стоимости билета на автобус.

Тогда я позвонил Кармен и сказал, что постараюсь оказаться в ее городке примерно через неделю. Похоже, она не так обрадовалась, как я надеялся, но мы договорились, что я ей позвоню, как только доберусь. Я решил не беспокоиться, пока не увижу ее.

Возвращаясь к старому амбару за околицей, служившему мне временным пристанищем, я заметил заброшенный колодец и заглянул внутрь, проверяя, не упала ли туда какая-нибудь зверушка. Колодец был заполнен водой почти до края каменной обсадки, и в нем плавал маленький широкомордый кайман – первый, встреченный мной в Южной Америке. Он был чуть больше полуметра в длину и очень похож на жакаре, но с челюстями, лучше приспособленными к разгрызанию панцирей черепах и раковин улиток, чем к ловле рыбы. Он, видимо, уже очень давно сидел в колодце и был так истощен, что почти не шевелился, когда я его вытаскивал. Я назвал его Твигги, посадил в пустую канистру и три дня кормил рыбой. К тому времени, как я его выпустил, он выглядел намного лучше и стал очень шустрым. Он даже ухитрился тяпнуть меня за руку, но не оставил ни царапины. Годом раньше кайман вдвое меньшего размера располосовал мне пальцы, как кухонный комбайн. Нарочно ли Твигги проявил деликатность? Не знаю.

Ожидая, когда Хесус меня спасет, я подвел итоги наблюдений за жакаре. Результат был ясным и однозначным. И в Пантанале, и в Боливии количество рева и шлепков в их “песнях” осталось постоянным, несмотря на изменившийся размер водоемов, в которых они жили.

Меня это не особенно обрадовало, потому что это был отрицательный результат. Из него могла получиться отличная глава диссертации. Но чтобы диссертацию опубликовать, мне надо было сделать из каждой главы отдельную статью и послать их одну за другой в научные журналы. А журналы редко соглашаются публиковать исследования с отрицательным результатом. Я сомневался, стоил ли такой итог трех месяцев утомительных наблюдений и блуждания через весь континент.

Кроме того, я не очень понимал, как объяснить полученные данные. Уже было доказано, что многие другие животные способны индивидуально менять свой “язык” в ответ на изменения среды обитания. Даже самцы паучков-скакунчиков могут выбирать между двумя типами сигналов для привлечения самок. Если они сидят на твердой поверхности, то выстукивают зажигательный ритм передними лапками, а если на мягкой, где выстукивать не получается, – танцуют соблазнительные танцы. Почему же кайманы не меняют своих “песен”, чтобы подстроиться под условия среды? Может быть, моя теория вообще неверна, а обнаруженные мной различия в “песнях” между популяциями аллигаторов, живущими в водоемах разного размера, объясняются чем-то другим? А может быть, кайманы все-таки меняют свои “песни”, но не сразу, а по прошествии какого-то времени? Чтобы попробовать разобраться, в чем дело, я должен был дождаться следующего брачного сезона аллигаторов.

К тому времени, как Хесус прилетел, полоса настолько размокла, что я сомневался, сможет ли самолет разогнаться для взлета. Но Хесус не беспокоился. Он сказал, что возвращается из короткой вылазки в Бразилию. Я решил не задавать лишних вопросов.

Забастовка продолжалась, и все дороги, ведущие из равнинной части страны в Анды, были перекрыты крестьянами, выращивавшими коку, которые протестовали против ограничений на торговлю их продукцией. Я спросил Хесуса, не отвезет ли он меня прямо на Альтиплано, высокогорное плато, где расположено большинство боливийских городов. Он согласился и даже предложил доставить меня прямо в городок, где жила Кармен. Мы взяли на борт еще одного пассажира, застрявшего в парке израильского ботаника.

Лететь по глубоким горным ущельям в густом тумане было несколько рискованно, но Хесус был совершенно безмятежен. Как только мы выбрались из облаков и увидели блекло-желтые холмы Альтиплано, он предложил научить меня делать мертвые петли. Это было так здорово!

Он также разрешил мне посадить самолет, чтобы попрактиковаться на высокогорном аэродроме. Только подрулив к ангару, мы вспомнили про израильтянина на заднем сиденье и обернулись, ожидая увидеть его полумертвым от болтанки. Но ботаник спал крепким сном. Когда мы его растолкали, он объяснил, что был когда-то десантником.

Прежде чем улететь, Хесус дал мне телефон своего друга в Колумбии. “Карлос летает в Бразилию раз в неделю-две, – сказал он. – Может, подвезет тебя как-нибудь”. К этому времени я был уже точно уверен, что лишних вопросов лучше не задавать.

Я позвонил Кармен, и вскоре она появилась, красивее прежнего. Она выглядела повзрослевшей, серьезной, даже благостной. Первое, что она мне сказала, было “я выхожу замуж”.

Мне оставалось ее только поздравить. Ее жених был студентом-медиком, что звучало неплохо. Она принесла мне свитер из шерсти альпаки, который оказался очень кстати, потому что места для теплой одежды у меня в рюкзаке не было, а ночи на Альтиплано обычно морозные. Кармен прошлась со мной до отеля и в конце концов согласилась остаться до утра, но свидание получилось грустным. Мы оба знали, что оно последнее.

На следующий день я поехал в Чили. Автобус прибыл на пограничный переход, находившийся на холодном высокогорном перевале, около полуночи, и пришлось дожидаться утра, когда откроется пропускной пункт. У одной из пассажирок, женщины с равнин, начались роды, возможно, из-за горной болезни. Почему-то такое постоянно случается именно на тех поездах, кораблях и автобусах, где нахожусь я. Мне уже, наверное, можно считать себя опытным акушером. Главное в этой ситуации – не мешать процессу, излучать профессионализм и уверенным тоном командовать окружающими. На сей раз у меня хотя бы были под рукой ножницы, нитка и теплая вода, хотя и слегка ржавая, из радиатора. Мальчик родился заметно недоношенный, но вроде бы здоровый.

Когда рассвело, я выглянул в окно и увидел странную сцену. От пограничного шлагабума тянулись в обе стороны длинные очереди автобусов, легковушек и грузовиков. По обе стороны дороги, всего метрах в ста от нее, тысячи людей просто шли из одной страны в другую по присыпанным свежим снегом склонам холмов, неся чемоданы, рюкзаки и брезентовые мешки. Они обходили погранзаставу сейчас и собирались сделать то же самое на обратном пути, поэтому им незачем было дожидаться открытия, чтобы получить дурацкие штампы.

Я опять не мог себе позволить обойтись без штампов, потому что на пути в Венесуэлу мне предстояло пересечь еще четыре границы. Так что я терпеливо дождался восьми утра, отстоял очередь за заветными печатями, а потом ждал еще час, пока родители новорожденного пытались объяснить чилийским пограничникам, почему у него нет документов.

Наконец автобус снова тронулся и вскоре спустился к шоссе, идущему параллельно берегу океана. Всего через двое суток после взлета из края заболоченных тропических лесов я оказался в жаркой, безжизненной пустыне Атакама, самом сухом месте на Земле. Мне надо было как можно быстрее двигаться на север вдоль Анд и побережья. Всего через две недели должен был начаться брачный сезон у американских и оринокских крокодилов в Колумбии и Венесуэле.