Вкус пепла - Станислав Рем Страница 42

– Кажется, никого нет дома, – веско заметил Доронин. – Аристарх Викентьевич, а почему мы не поехали к Литкову? Нам ведь и сам Михайлов его советовал.

– Именно потому и не поехали, – слова вылетали из грудной клетки старика с хрипом. – Слишком настойчиво товарищ комиссар советовал нам Литкова. А о Сартакове сболтнул сгоряча, потом прикусил язык. Судя по всему, Сартаков знает поболе, нежели господин Литков.

– Тогда иное дело.

Доронин еще раз ударил по двери, крикнул:

– Кто есть дома? Нам нужен Сартаков!

За дверью еще несколько секунд стояла тишина, после чего раздался мужской голос:

– Кто такие?

– ЧК! Открывайте!

За дверью что-то заскрежетало. После чего донеслось:

– Покажите мандат.

– А как я его покажу, ежели дверь закрыта? – аргументировал матрос невидимому оппоненту.

– К замочной скважине поднеси.

Доронин помянул нечистого: вот ведь какое недоверие у людей проявляется в последнее время. Однако ломиться в дверь не стал, извлек из кармана документ.

– Глядите! – Клочок исписанного листа развернулся в руках чекиста напротив дверного замка. – Прочитали? Теперь открывайте!

Спустя секунду послышался металлический звук, после чего дверное полотно отошло в сторону. В образовавшемся проеме появилась взлохмаченная седая шевелюра.

– Чем обязан?

– Бывший капитан Сартаков? – Доронин спрятал документ в карман пиджака.

– Предположим. – Хозяин шевелюры недоверчиво рассматривал гостей.

– Вы преподавали в артиллерийском училище? – уточнил на всякий случай Озеровский.

– Было такое. Только я ушел из училища. Еще в июле.

– В таком случае мы к вам.

Аристарх Викентьевич первым сделал шаг вперед, прошел внутрь квартиры отставного капитана. Тому более ничего не оставалось, как пропустить вслед за стариком и матроса.

Обстановка жилища отставника оставляла желать лучшего. Одна комнатенка с кроватью в углу, круглым столом по центру, двумя стульями, на которых лежала одежда хозяина жилища. В углу, ближе к двери, примостились вешалка и старая, облезшая этажерка.

Сам хозяин мало чем отличался от комнатной обстановки. Помятый, видно, с перепоя, с красными глазами, небритый, в офицерском галифе снизу и суконном исподнем сверху.

Озеровский, оглядевшись и убедившись, что допрос придется проводить стоя, задал первый вопрос:

– Гражданин Сартаков…

– Алексей Васильевич, – отозвался капитан.

– Алексей Васильевич, нас интересует личность одного вашего курсанта.

– Канегиссера?

– Почему вы решили, что нас интересует именно он?

– Бросьте, – отмахнулся бывший военный, – весь Петербург полон слухов. Я вчера вечером уже знал о том, что сын инженера застрелил начальника ЧК.

– И? – задал самый неожиданный вопрос Доронин.

– Что «и»? – не понял капитан.

– И что думаете по данному поводу?

– Ничего. – Рука отставного военного прошлась по шевелюре. – Мне-то какое до всего этого дело?

– Интересная позиция, – процедил сквозь зубы Демьян Федорович. – Получается, стреляй кого хочешь, а наша хата с краю?

– А с чего это она должна стоять по центру? – Капитан прищурился. – Я в ваши игры не играю. Мне своих забот хватает.

– Убийство руководителя сыска – не игрушки, – веско заметил, в свою очередь, Озеровский. – И так было во все времена.

– Вам виднее, что игрушки, а что нет, – тут же отреагировал капитан. – Только меня к данному делу примазывать не надо. Уже пытались две недели тому назад привязать к делу о мятеже. Слава богу, нашлись и среди вас умные люди. Разобрались.

– А что вы такими словами бросаетесь: примазать, привязать… Несолидно, Алексей Васильевич.

– А где вы сегодня наблюдаете солидность? – парировал хозяин комнаты. – Да что там солидность! Простую порядочность давно видели? Лично я забыл, что сие означает.

– Пустое, – выдохнул Озеровский, – давайте вернемся к цели нашего визита. Итак, что вы можете сообщить о Канегиссере?

– А что вас интересует? Как о личности ничего сказать не могу. Серое пятно в памяти. А как курсант… Худшего экземпляра за все годы службы у меня не было. Да, наверное, уже и не будет.

– А что так?

– Моя задача состояла в том, чтобы научить курсантов стать артиллеристами, а не кисейными барышнями. А из вашего Канегиссера я, как ни старался, артиллериста сделать так и не смог. Вообще по сей день не понимаю, для чего он пришел в училище. Дисциплине подчиняться не желал. Все время ходил какой-то нервный, дерганый. На своих занятиях я его ни разу не видел. Думаю, и других преподавателей он игнорировал. Только политикой и занимался. Видать, на иное Бог способностями обделил.

– А вот с этого места поподробнее, – заинтересовался Доронин.

– А что подробнее? Все в училище знали, что до того, как стать курсантом, Канегиссер служивал у Керенского. Кажется, секретарем. Или советником. Не знаю. И не интересовался. Хотя какой из сопляка советник? Но суть не в том. Пробыл он у Александра Федоровича недолго. Как мне говорили, что-то около месяца. Не помню, кто из них кому не понравился, однако вскоре Канегиссер монатки от Керенского забрал. А тут закон вышел об уравнивании евреев в правах для производства в офицеры. Вот он и подался к нам. Только вместо того, чтобы изучать воинское дело, тут же занялся политикой.

– Он состоял в какой-то партии? – поинтересовался Демьян Федорович.

– Может быть… Я такими подробностями не интересовался. А вот председателем Совета училища благодаря длинному языку его избрали. Все бегал по заседаниям да собраниям. Агитировал. Не курсант – сплошное недоразумение. Полгода пробыл и сбежал! Погоны ему, видите ли, захотелось иметь. А по весне ранги отменили! Вот тогда-то нутро ейное и проявилось! Вмиг деру дал. Да и не только он.

– Я так понимаю, вы не очень-то хорошо относились к Канегиссеру, – заметил Аристарх Викентьевич.

Доронин молчал, чувствовал: раскрутить капитана сможет только старик.

– Не очень хорошо… – усмехнулся отставник, – мягко сказали. Противен он мне был, понятно? Про-ти-вен! – по слогам добавил Сартаков.

– И в чем выражалась причина вашей неприязни?

Алексей Васильевич бросил взгляд на матроса, после чего негромко проговорил:

– До появления этого сопляка в наших казармах понятия не имели о «греко-римской болезни». Нет, знать-то, конечно, об этом знали, но чтобы применять в деле… А как эта б… Простите, курсант Канегиссер появился, такое началось… Впрочем, что вспоминать. Прошло и забыто. Тем паче одних уж нет, и этого вскоре тоже шлепнут.