Вкус пепла - Станислав Рем Страница 43

– То есть вы хотите сказать, – Озеровский сам с трудом верил в то, что сейчас говорил, – будто курсанты Михайловского училища занимались…

– Даже не произносите этого слова! Да, да, да, именно сие я и имел в виду! – брезгливо отрезал хозяин дома. – Простите за несдержанность, мне противно вспоминать обо всем происшедшем. Кстати, ту заразу в училище принес он с Сельбрицким.

– Перельцвейгом, – автоматически поправил Озеровский.

– Вот-вот. – Отставной капитан облизнул пересохшие губы. – Правда, о том, что Сельбрицкий этот на самом деле Перл… Переел… И не выговоришь! – Хозяин квартиры сплюнул на пол. – Словом, узнал на допросе, две недели назад.

– А как думаете: для чего Перельцвейг пришел в училище под другой фамилией? Собственной стыдился?

– Если бы… Тут по-другому следует поставить вопрос: с какой целью пришел учиться в военное училище уже получивший образование кадровый военный? Во как! У меня-то глаз наметанный. Сразу понял: Сельбрицкий ранее прошел воинскую подготовку. Причем квалифицированную. Качественную. Кстати, в училище он тоже появлялся время от времени, как и его однополый дружок. И я его понимаю: скучно заниматься на одном уровне с необстрелянными мальчишками.

Озеровский бросил взгляд на Доронина. Тот понял: все-таки придется копаться в бумагах.

– Давайте вернемся к Канегиссеру. Скажите, Алексей Васильевич, Канегиссер хорошо владел оружием? Я имею в виду револьвер?

– Ленька-то? – В голосе отставного капитана прозвучала ирония. – Не смешите! Он и оружие – понятия несовместимые!

– Исходя из последних событий, я бы так не сказал, – парировал следователь.

– Случайность, – отмахнулся Сартаков, – в тире Канегиссер показывал самые отвратительные результаты.

– А в вашей практике имел место случай, когда человек, плохо владеющий оружием, мог убить с первого выстрела?

– И не один.

– Так, может, и тут такой случай?

Сартаков почесал затылок:

– Бес его знает.

– А как думаете: Канегиссер мог пойти на преступление из мести?

Капитан задумался.

– Сомнительно. Конечно, повторюсь, Леонид – человек вспыльчивый. Нервный. Плюс изнеженное воспитание: романтика, поэтика и все прочее. Но чтобы убить… Знаете, – Сартаков вскинулся, – может, я не прав, но, мне кажется, Канегиссер из категории трусов.

– Аргументы?

Капитан бросил недоверчивый взгляд на Доронина.

– Не беспокойтесь, – Озеровский догадался, о чем подумал отставной военный, – Демьян Федорович занимается расследованием убийства Урицкого, а не мятежом в училище. Сейчас идет стандартная процедура: сбор информации об убийце.

Сартаков провел рукой по крепкой загорелой шее.

– Что ж, коли так… Год назад, осенью, когда ваши брали Зимний, рота моих курсантов охраняла Временное правительство. – Капитан заметил удивленный взгляд чекиста, хмыкнул. – Можете не докладывать своему руководству. Там и без вас знают: сам рассказал, две недели тому назад. Так вот, в оцеплении должен был стоять и Канегиссер. Однако его с нами не было. Причем что удивительно: ко дворцу шел вместе со всеми. В строю. А в Зимнем его недосчитались, – Сартаков рассмеялся, хлопнув себя по ляжке, – исчез! Испарился! Потом что-то врал по поводу здоровья, недомогания. Лично я ему не верил. Трус и трепло! Более ни на какие мероприятия его не брали. Даже в караул не ставили. Не доверяли. А вскоре он вообще покинул стены заведения. Больше я его не видел.

Озеровский мысленно отметил данный факт.

– А как вы поняли, что Канегиссер… того? Ну, вы меня поняли…

– А тут и понимать было нечего. Они со Сельбрицким даже не скрывали, кто есть что. – Сартаков не сдержался, вторично сплюнул на пол. Отчего Доронин даже поморщился: у него в доме такого никто и никогда себе не позволял. – Везде вместе ходили. Птенчики… Мать их…

Едва чекисты вышли из подъезда, как Доронин заговорил:

– А все-таки прав оказался Глеб Иванович. Занимался Канегиссер политикой. Вот она, контрреволюция! Вот откуда истоки! Так сказать, ее душок! И у Керенского служил. И Зимний должен был охранять. Потому-то и мстил…

– Что ж, – вставил свою реплику Аристарх Викентьевич, пряча руки в боковые накладные карманы, – по поводу мести я, пожалуй, с вами соглашусь. По крайней мере теперь ясны некоторые мотивы, которыми руководствовался убийца.

– Убедились в происках контрреволюции? – осклабился Доронин. А таки утерли старику нос.

– Да нет, Демьян Федорович. Мотивация как раз была иная. И я думаю, комиссар Михайлов о той мотивации знал. Как, впрочем, знал он и о Канегиссере. Самого его, конечно, мог в глаза не видеть, но то, что о нем знал, слышал, – факт.

Матрос застопорил ход.

– Я снова все не так понял? Или мне показалось, что вы хотите, чтобы мы перевернули дело о мятеже в училище?

– Нет, как раз это вам не показалось – Теперь Озеровский тронул локоть чекиста. – Я действительно думаю просмотреть протоколы допросов трибунала. И, скорее всего, мы там найдем много интересного, связанного с фигурой покойного гражданина Перельцвейга. Действительно, непонятно: для чего, по какой причине Сельбрицкий, имея военное образование, пришел учиться на начальный этап в артиллерийскую школу? Опять же именно у него на квартире происходили «посиделки». Именно через него курсанты получили оружие. С одной стороны, это действительно похоже на подготовку к мятежу. А потому версию о «контрреволюционном мятеже» отбрасывать не станем.

Доронин слушал Озеровского и никак не мог сообразить, куда тот клонит.

– Но у нас, Демьян Федорович, судя по всему, определилась и вторая версия. Помните, совсем недавно я говорил о том, что лежало в основе мести Канегиссера. Теперь могу сказать: кажется, я был не прав.

– И что же там лежало? – поинтересовался матрос.

– Близкие отношения между двумя молодыми людьми – Канегиссером и Перельцвейгом.

– Дружба, что ли? Так вы сами говорили, ради дружбы Канегиссер на убийство бы не пошел. Ради денег – да. Из ревности – да. А из дружбы…

Озеровский глянул на коллегу смущенным взглядом.

– Именно, Демьян Федорович. Не дружба.

– А что же тогда?

Теперь Озеровский смотрел на Доронина с удивлением:

– Вам что, ничего не известно о «греко-римской болезни»?

– Нет.

Губы следователя тронула улыбка.

– И вы никогда не слышали о гомосексуализме?

– О чем?

– Понятно. Ну, а такое слово, как «педераст», надеюсь, вам знакомо?

– Ну, это… Это ж понятно! Если надо, мы и не так можем матюкнуться, – Доронин замер, – то есть… Вы что, хотите сказать, Канегиссер того… Пидор?