Дело пропавшей балерины - Александр Красовицкий Страница 42

— Но…

Но парижские полицейские, которые нашли отпечаток на раме картины, тоже ничего не могли доказать до тех пор, пока подозреваемого в похищении «Моны Лизы» не арестовали. А следовательно…

Когда они с Мирой вышли на улицу, укрытую ковром из желтых листьев, — вечного осеннего проклятия дворников, Тарас Адамович, улыбнувшись, сказал:

— Эксперт из господина Менчица намного лучше, чем знаток этикета. Поэтому мы, возможно, найдем доказательства того, что блондинка сымитировала пожар в отеле.

— Но мы не знаем, где она.

— Покамест не знаем, — сказал Тарас Адамович и постучал пальцами по папке, которую держал в руке.

Папку ему вручил грустный Менчиц, отказавшись присоединиться к ним в поисках приличного кофе в одной из кофеен на Крещатике. Кажется, молодого человека озадачил факт существования каких-то особых правил обращения с кофейными чашками. Или расстроил. Но это не главное. Сейчас нужно было систематизировать мысли, и молодой следователь произнес вслух:

— Надо еще раз изучить информацию.

Они остановились неподалеку от Софиевской площади, и Тарас Адамович предложил отведать кофе в ресторане гостиницы «Древняя Русь». На трехэтажном здании напротив виднелась вывеска с названием отеля — «Женева». Папку бывший следователь открыл только тогда, когда они сели за столик, и он велел озадаченному официанту принести «кофе без грамма цикория». По словам Тараса Адамовича, отвратительный кофе не спасет никакой цикорий, каких бы надежд на него не возлагали владельцы кофеен.

— Почему же тогда мы не пошли в «Семадени»? — спросила Мира. — Вряд ли кофе в том кафе можно назвать…

— Отвратительным? Наверное, нет. В «Семадени» мы пойдем в другой раз, загадочно пообещал Тарас Адамович и погрузился в чтение бумаг. Как и следовало ожидать, педантичный Яков Менчиц вручил ему длиннющий отчет со всеми подробностями своих дактилоскопических поисков.

Девушка ни о чем не спрашивала, но он перехватил ее растерянный взгляд. Отложил папку.

— Мира, что поделать, такова она — работа следователя. Мы получаем информацию, которая на данном этапе может не дать нам ни одной зацепки, но собирается она по крупицам, в надежде, что вместе с другими фактами или доказательствами, в конце концов, поможет построить стройную гипотезу. Кстати, о крупицах.

Монолог о крупицах, которых не должно наличествовать даже в самом отвратительном кофе, пришлось выслушать официанту, который клялся, что не подпускал повара с цикорием к чашкам Тараса Адамовича и Миры. В конечном итоге бывший следователь пригласил Миру угоститься настоящим кофе в яблоневом саду.

— Кажется, для кофе уже поздновато, — заметила девушка.

— Зато самое время для сидра, надеюсь, в этот раз вы не откажетесь, — ответил Тарас Адамович. — Нынешний сидр пахнет летним солнцем. К тому же это сезонный напиток, он не хранится долго. Осень — лучшая пора для знакомства с сидром. А полдень — самое подходящее время.

— Что ж, видимо, я не имею более причин отказываться, — улыбнулась девушка. — Знаю, что у вас есть особенные яблоки для варенья. А из каких сортов вы готовите сидр? — спросила она.

— О, я охотно вам расскажу, — мечтательно посмотрел вдаль Тарас Адамович. — Сидр требует внимания и разнообразия. Это напиток, в котором я, без преувеличения, сочетаю все дары яблоневого сада. Иногда можно добавлять даже груши, однако я пока с ними не экспериментировал. В сидре сочетают горькие яблоки, кисло-сладкие и кислые.

— А каких меньше всего?

— Горьких. Поэтому сидр — напиток беззаботности, в нем нет излишней горечи.

— Вероятно, мне и вправду стоит его попробовать, — безропотно согласилась Мира.

И они направились туда, где их ждал напиток беззаботности с запахом летнего солнца.

…Олег Щербак в этот день проснулся на удивление рано. Он не привык выходить из дома до десяти утра, однако сегодня в это время был уже в театре. Неизвестно почему. Одеваясь, он вспоминал разговор со следователем, мысленно отвечал на реплики Менчица. Провинциальный болван, который, кажется, положил глаз на Миру Томашевич. Подошел к зеркалу, чтобы оценить, как сегодня выглядит, но смотрел почему-то будто сквозь себя. Слишком узкая комната, неудачная планировка. Хоть он и пытался придать привлекательность своему жилищу, но это не сделало его уютней. Разве что откровенно декоративным, будто здесь не жили, а только играли в жизнь.

Пришлось сменить обивку мягкого дивана, купленного у знакомого за картину и шесть рублей. Первоначальный вид его не слишком воодушевлял — темный цвет, пятна неизвестного происхождения. Однако за невзрачным видом дивана внимательный глаз художника сразу уловил грацию формы. Выбрал насыщенно вишневый цвет ткани, остался доволен результатом. Хотя знакомые и подшучивали, что этот оттенок сразу придал всему жилью уж слишком откровенной романтичности.

— Я надеялся, что найду здесь правильные линии готики, — улыбался Корчинский, впервые переступив порог квартиры, которую так облюбовал Щербак.

Хозяин молчал в ожидании вердикта, и он последовал незамедлительно:

— А оказался в милой квартирке гимназистки.

— И как часто ты бывал в квартирах гимназисток? — съязвил Щербак.

— Никогда. Однако, думаю, они выглядят именно так.

Щербак не отрицал, но и не соглашался. Вишневый диван — слишком смело для гимназистки. Он прибавил несколько ярких подушек для контраста, однако Корчинский остался при своем мнении.

В театре у Щербака не было неотложных дел. Он поговорил с костюмером, выслушал сплетни от декораторов, которым удалось даже привлечь его к работе. Думал о своем, машинально макая в краску кисть. Закончив, художник устало вытер ветошью руки. Прошел за кулисы, пытаясь не касаться их руками. Где-то из глубины, будто из-под воды, услышал голоса. Он узнал их. Сделал несколько шагов вперед, почти ощупью. Балерины.

Можно послушать их щебет, покивать в ответ на шипение по поводу конкуренток, пригласить на кофе с пирожными. От пирожных балерины сначала откажутся, но потом все равно угостятся. Прогуляться бы у Золотых Ворот, там сейчас красиво. С тех пор как их обнаружил Лохвицкий, Ворота непременно присутствовали во всех туристических путеводителях Киева. Возле них охотно прогуливались любители столичной старины и изысканные модницы. Накануне войны, когда он посещал лекции в Рисовальной школе Мурашко, ему нередко приходилось быть свидетелем споров о судьбе древней достопримечательности. Художники говорили о воссоздании первозданного вида сооружения. Ярослав Корчинский замечал:

— Остатки Ворот в нынешнем виде не представляют особой ценности как объект для созерцания ни туристами, ни киевлянами. Не понимаю, почему вокруг них столько шума.

— Ранняя часть строения возводилась во времена Ярослава Мудрого, — отмечал кто-то из ценителей древности.

Историки не прекратили споров и во время войны. В 1915-м вокруг Ворот начали вертеться археологи, однако чиновников из городской Думы не заинтересовал их отчет об исторической ценности этого памятника древности, они больше озаботились тем, как придать ему презентабельный вид. Поступали предложения построить крышу, а вдобавок, возможно, и часовню, как это было во времена Ярослава Мудрого, укрепить стены. В итоге обошлись кое-какой реконструкцией сквера вокруг сооружения, бессменными посетителями которого были туристы и фотографы.