Квартира в Париже - Люси Фоли Страница 4

Но он помог мне, хотя сам и не догадывается об этом. Я выжидаю еще немного, еще раз оглядываюсь на улицу. Затем набираю те же цифры, которые парень набрал несколько секунд назад. 7561. Ура: маленький огонек вспыхивает зеленым, раздается щелчок механизма – ворота открываются. Волоча за собой чемодан, я проскальзываю внутрь.

МИМИ

Четвертый этаж

Merde. ^[4]

Только что я услышала его имя, там, в ночи, и навострила уши. Почему-то я лежу на одеяле, а не под ним. На ощупь волосы влажные, подушка холодная и мокрая. Я вся дрожу.

Я что-то слышу? Или мне почудилось? Его имя… оно преследует меня повсюду?

Нет, его на самом деле произнесли. Женский голос, доносится из открытого окна моей спальни. Каким-то образом я услышала, даже на четвертом этаже. Каким-то образом я услышала его сквозь гул белого шума в своей голове.

Кто она такая? Почему спрашивает о нем?

Я сажусь, подтягиваю костлявые колени к груди и тянусь за doudou ^[5], месье Гасом, старой игрушкой-пингвином, до сих пор держу его у подушки. Прижимаю пингвина к себе, пытаясь успокоиться, зарывшись лицом в его мягкое тельце. Так же, как в детстве, когда мне снился плохой сон. Ты больше не малютка, Мими. Так он сказал, Бен.

Комната утопает в синем лунном свете. Почти полнолуние. В углу я могу разглядеть свой проигрыватель и футляр с виниловыми пластинками. Стены в этой комнате я выкрасила в такой темно-фиолетовый цвет, что они вообще не отражают никакого света, но плакат, висящий напротив меня, кажется светится. Это Синди Шерман; я была на ее выставке в Помпиду в прошлом году. Меня поразили ее работы: оригинальные и глубокие. Это как раз то, что я пытаюсь выразить в своей живописи. На постере «Фильма без названия #3» на ней короткий черный парик, она смотрит на тебя как одержимая, будто собирается съесть твою душу. «Putain!» – захохотала моя соседка по квартире Камилла, когда впервые увидела плакат. «А что если ты приведешь какого-нибудь парня? Ему придется смотреть на эту злую сучку, пока ты трахаешься? Он точно собьется с ритма». Да неужто это случится, подумала я тогда. Двадцать лет, а ты все девственница. Хуже. Девственница из католической школы.

Я смотрю на Синди, черные тени, как синяки вокруг глаз, рваная стрижка, почти как у меня, после того, как я обкорнала волосы ножницами. Словно смотришься в зеркало.

Я поворачиваюсь к окну и смотрю вниз, во двор. В будке консьержки горит свет. Неудивительно: это любопытная старая сука никогда ничего не забывает. Выползает из темных углов. Всегда наблюдает, всегда рядом. Смотрит на тебя так, словно знает все твои секреты.

Этот дом выстроен в форме буквы U. Моя спальня находится на одном конце U, так что, если посмотреть вниз по диагонали, то можно заглянуть в его квартиру. Почти два месяца каждый вечер он сидел за своим столом и работал допоздна при включенном свете. Я позволяю себе чуток за ним подсматривать. Ставни открыты, но свет выключен, письменный стол абсолютно пустой. Я отвожу взгляд.

Соскользнув с кровати, на цыпочках выхожу в гостиную, стараясь не споткнуться о вещи, разбросанные Камиллой – будто здесь продолжение ее спальни: валяющиеся журналы и свитера, грязные кофейные чашки, флакончики лака для ногтей, кружевные бюстгальтеры. Здесь из высоких окон открывается вид прямо на главный вход. Ворота открываются. Темная фигура проскальзывает в щель. Когда она выходит на свет, я могу ее разглядеть: женщина, которую я никогда раньше не видела. Нет, говорю я про себя. Нет, нет, нет, нет. Уходи. Рев в моей голове становится все громче.

– Ты слышала этот стук?

Я поворачиваюсь. Putain. Камилла развалилась на диване, в руках тлеет сигарета, на подлокотник она закинула ноги в сапогах из искусственной кожи на двенадцатисантиметровых каблуках. Когда она пришла? Как долго пряталась там, в темноте?

– Я думала, тебя нет дома, – говорю я. Обычно, если она идет в клуб, то тусит до рассвета.

– Oui. ^[6] – Она пожимает плечами, затягиваясь сигаретой. – Вернулась двадцать минут назад. – Даже в полумраке я могу разглядеть, как она отводит глаза. Обычно она сразу рассказывала какую-нибудь историю о потрясающем новом клубе, или о парне, из постели которого только что выпрыгнула, включая чрезмерно подробное описание его члена или того, как искусно он им пользовался. Мне часто казалось, что я живу не сама, а через Камиллу. Хотя я и благодарна ей, что хоть кто-то решил потусоваться со мной. Когда мы встретились в Сорбонне, она призналась мне, что ей нравится коллекционировать людей, и я заинтересовала ее своей «жгучей энергией». Но во времена полного отчаяния я подозревала, что, вероятно, все же дело было в квартире.

– Где ты была? – спросила я, пытаясь говорить нормальным голосом.

Она пожимает плечами.

– Тут, рядом.

Я чувствую, что с ней что-то происходит, она что-то умалчивает. Но в этот миг я не могу думать о Камилле. Гул в моей голове внезапно заглушает все мысли.

Есть только одно, что я знаю наверняка. Все, что здесь произошло, случилось из-за него: Бенджамина Дэниелса.

ДЖЕСС

Я стою в темном внутреннем дворике. Плющ здесь совсем сошел с ума, вьется, захватывая все новые и новые территории, уже добрался до четвертого этажа, опутывает все окна, проглатывает водосточные трубы, спутниковые тарелки. Впереди между клумбами, засаженными разными кустами и деревьями, короткая тропинка. Воздух наполнен сладковатым запахом опавших листьев, свежевскопанной земли. Справа от меня что-то вроде будки, чуть больше садового сарая. Два окна, закрыты ставнями. Сквозь щель с одной стороны пробивается крошечный лучик света.

В противоположном углу я различаю дверь, наверное, это и есть главный вход в дом. Я иду по тропинке в ту сторону. Вдруг из темноты возникает бледное лицо. Я резко останавливаюсь. Ух, это всего лишь статуя обнаженной женщины в полный рост, ее тело обвито черным плющом, пустые глаза таращатся на меня.

У двери в углу двора есть другой домофон, но, слава богу, он открывается тем же набором цифр. Я прохожу в темное гулкое пространство. Лестница тянется вверх в непроглядный мрак. Я нахожу маленький выключатель на стене, щелкаю. С гудением зажигается тусклый свет. Тиканье: наверное, счетчик. Теперь я вижу, что под ногами темно-красный ковер, он покрывает каменный пол, а затем поднимается вверх по полированной деревянной лестнице. Надо мной перила закручиваются, а внутри лестничной клетки спрятана шахта лифта – крошечная, дряхлая, хлипкая с виду капсула, наверное, такая же старая, как и дом, она выглядела настолько древней, что я задалась вопросом, действительно ли она до сих пор работает. Пахнет застоявшимся сигаретным дымом. И все же, очень мило, так далеко от того места в Брайтоне, куда я заваливалась спать.