Одержимый женщинами - Себастьян Жапризо Страница 37

Я, стоя, поднесла ему спичку, моя грудь оказалась на уровне его лица. Сердце колотилось как сумасшедшее. При каждом вздохе грудь вздымалась. Я стояла рядом, пока он не задул огонь. Спичка чуть не обожгла мне пальцы, но я бы все равно не пошевелилась. Говорить я тоже не могла, иначе не знаю, какие глупости наговорила бы, чтобы затащить его в спальню.

В конце концов он отстранился первым. И сказал совсем не то, что я ждала от него услышать и на что уже готова была согласиться.

– Я спокойно дождусь ночи, – сказал он. – А в темноте сумею отсюда выбраться.

Я пристально посмотрела на него. Я была рада, что он отпустит меня, но мне стало грустно из-за того, что по чужой вине это приключение заканчивалось таким образом. Поверьте мне, даже если бы он надругался надо мной столько раз, сколько тешила свое воображение толпа под окнами, но никто не знал, что он у меня, я бы дала ему уйти и не стала бы жаловаться. В тот момент я подумала, если бы могла вернуться на несколько часов назад и исправить утреннюю ошибку, я бы крикнула всем этим зевакам на улице, что я дома с любовником. Да, да, даже у скрытницы-директрисы есть любовник. Я бы всех их послала к черту. К тому же я ничуть не сомневалась, что он не причинит мне зла. Я больше не верила, что он совершал преступления, в которых его обвиняли. Он должен подождать, пока все успокоится, а затем отправиться дальше. Возможно, мы пришли бы к такому развитию отношений, что я могла бы отдаться ему, пока мы ждали бы, когда он сможет уйти. Но ничего не попишешь.

Я поправила бретельку комбинации и сказала ему:

– Можете скрыться прямо сейчас. Я знаю, как это сделать. Идемте, покажу.

Он недоверчиво и даже с подозрением смотрел, как я открываю кухонную дверь. Я дружески кивком головы показала, чтобы он шел за мной. Он поднялся и бросил нож на стол.

Мы поднимались в спальню, я впереди, весь стыд улетучился как по волшебству. Теперь сердце билось иначе – от волнения. Когда мы оказались у двери, я на мгновение вдруг увидела себя со стороны, такой, какой была накануне, когда вжималась в стену, и пожалела. Но виду не подала, а только сказала:

– Нужно собрать ваши грязные вещи и унести с собой, тогда они не будут знать, что вы переоделись.

Я подошла к окну и осторожно приоткрыла один ставень.

– Смотрите.

Он снова оказался возле меня. Он столько раз причинял мне боль, а теперь боялся дотронуться.

– Вот там, в глубине сада, – сказала я и показала пальцем, – видите большую кривую сосну?

Он увидел.

– А заросли дрока, чуть дальше? Так вот позади них в стене есть дыра примерно в метре от земли. Она закрыта железной сеткой, но ее нетрудно отогнуть. Через это отверстие можно вылезти в сосновый лес прямо над пляжем.

Я повернула к нему голову. Он слушал как прилежный ученик, и я вдруг осознала, что говорю с ним голосом директрисы.

– Смотрите как следует, а я пока соберу ваши вещи.

Отходя от окна, я натолкнулась на него, он выглядел смущенным, постарался удержать меня, у меня с плеча снова упала бретелька. Его темные глаза были полны такой нежности, в них читалась такая благодарность, что я почувствовала, что моя решимость ослабевает. Я закрыла глаза, чтобы не смотреть в них, но нашла в себе мужество сказать с раздражением:

– Мало вы меня тискали? Отпустите.

Он опустил вторую бретельку, стал ласкать мои груди, именно так, как я опасалась накануне, теперь я вся принадлежала ему, а он спасал свою жизнь.

Он меня отпустил.

Я подошла к шкафу. Увидела свое отражение в зеркале – волосы торчат во все стороны, на лице – выражение ужаса оттого, что я собиралась предпринять.

– Там наверняка тоже расставлены солдаты, – сказал он глядя в окно.

Я не могла ответить – пропал голос. Я, стоя на коленях, продолжала наблюдать за ним в зеркало. Шаря одной рукой под шкафом, вытаскивала оттуда его грязные вещи. Неожиданно я нащупала ружье, прикрепленное к деревянному дну двумя полосками изоляционной ленты. Муж специально спрятал его сюда, чтобы иметь наготове на случай нападения, это было поводом для моих шуток. Я легко открепила ружье. Вслепую обтерла его рубашкой беглеца.

Именно в эту минуту он повернул голову:

– Какой милый уголок, там, где качели!

Он улыбался. К несчастью для нас обоих, он не видел меня полностью, а только взглянул в мою сторону, как бы призывая в свидетели, а потом снова отвернулся к окну.

– Я должен вам что-то рассказать, – произнес он.

Я встала, спрятав ружье за спину. Сердце колотилось так сильно, что мне до сих пор странно, как он его не услышал.

– Женщина, которую я больше всех любил в своей жизни, моя единственная настоящая любовь, самая первая, – говорил этот молодой человек, стоя перед лицом вечности, – жила в Марселе, когда я учился в коллеже иезуитов.

Однажды майским вечером я вышел из коллежа и, вместо того чтобы, как обычно, пойти в сторону конечной трамвайной остановки Сен-Жинье, отправился пешком в поисках приключений, мне было о чем подумать и не хотелось идти прямо домой.

На улице, куда я свернул, у подножия лестницы стояло огромное распятие, я поднялся по ней и оказался на площади, где в каждом саду цвела весна. В самом центре площади находилась белая вилла в стиле барокко, а вокруг за высокой решеткой – настоящий парк. Она явилась мне там, на качелях, среди зарослей олеандра. Я мог бы даже сказать «наконец-то», потому что я был в том возрасте, когда с нетерпением ждут чуда, когда не возникает сомнений в том, что оно должно случиться.

Она медленно взлетала и опускалась в своем белом платье из муслина, словно умиротворенная покоем сумерек, а воздух был напоен медом. Ей было лет шестнадцать, мне с виду – столько же. Грациозный изгиб шеи, коротко стриженные светлые волосы, даже то, что она была одна, в стороне от безмолвного дома, привлекло мое внимание, и я остановился, чтобы посмотреть на нее.

Она взглянула в мою сторону. В ее глазах в свете заходящего солнца вспыхивали золотые искорки, от них веяло таким покоем, что я оробел. Я пошел дальше, но чтобы снова взглянуть на нее, я обошел с учебниками под мышкой ограду всего парка.

Когда я появился в шестой раз, оказалось, что она уже достаточно повеселилась, наблюдая за моим маневром, и качели опустели. Я вернулся домой, в сердце смешались радость и грусть. Я любил ее. Любил ангела с мальчишеской стрижкой. Именно такой я представлял себе теперь Жанну д’Арк.

Как вы догадываетесь, назавтра я снова пошел туда и застал ее на том же месте. И послезавтра. И каждый день той прекрасной недели. Она ждала меня, я уверен, но мы ни разу не обменялись словами. Дальше всего мы зашли в последний раз. Лил дождь. В то время, когда я обычно начинал ходить вокруг парка, там никого не было. Я недолго постоял перед решеткой в своем плаще, который только назывался непромокаемым, мокрые волосы закрывали мне пол-лица, а потом грустный, как заблудившийся пес, отправился восвояси. Именно в эту минуту она показалась в дверном проеме, на ней было только небесно-голубое летнее платье, а над головой вместо зонта она держала свитер. Бегом кинулась к качелям, оттолкнулась и взлетела вверх. В тот вечер мы говорили не больше обычного, она оставалась минуту или две, чисто символически, но это ведь что-то значило, правда?