Одержимый женщинами - Себастьян Жапризо Страница 36

Беглец тут же отпустил меня и бросился к креслу, на котором лежал нож. Нарастающие недоумение и тревога, которые я прочла в его глазах, были для меня отмщением за мои страдания. С трудом переводя дыхание, с мокрыми от слез щеками я не смогла сдержать радостного смешка.

Началось новое испытание.

За оградой сада стоял военный грузовик, вокруг него сгрудились вооруженные пехотинцы. На подножке стоял капитан Мадиньо. Обитатели соседних домов в пижамах и халатах толпились на тротуаре. Он кричал им через рупор:

– Отойдите, отойдите! Дайте солдатам республики выполнить свой долг!

Мы с моим мучителем наблюдали за происходящим через приоткрытые ставни на кухне. Он затащил меня туда волоком, голую, зажимая мне рот рукой. Теперь уже он впал в панику. Бормотал как заклинание:

– Нет, нет! Это невозможно! Так не бывает!

В свете утреннего солнца на огромной скорости подъехал второй грузовик, оттуда на полном ходу выскочили новые солдаты. Теперь можно было сосчитать их – десять, пятнадцать, двадцать. Мадиньо бросился к ним, укоряя за излишнюю медлительность:

– Оцепляйте по периметру!

Из грузовика достали огромные пулеметы и выставили батареей на проезжей части улицы. Беглец без конца повторял прямо у меня над ухом:

– Они рехнулись, эти ублюдки! Просто рехнулись!

Он закрыл ставни. Какое-то мгновение, оказавшись с ним лицом к лицу, я поняла, что он не знает, что делать, потом он убрал руку, зажимавшую мне рот, и сказал:

– Они никогда не пойдут на такой риск и не начнут стрелять, ни из этих штук, ни из ружей. Если будете играть со мной по-честному, мы выпутаемся.

– Мы? – воскликнула я. – Им нужны вы! А вовсе не я!

– Пули не выбирают. Если они откроют огонь, от вашей хибары тоже ничего не останется. Я хорошо его знаю, этого Мудиньо!

Он понял, что его слова возымели действие.

– Послушайте, Каролина. Они меня не видели и не могут быть стопроцентно уверены, ни что я нахожусь здесь, ни какие у меня намерения, и вообще вооружен ли я. Сначала вы должны сказать им через окно, что все в порядке, что вы просто ссоритесь с приятелем, только и всего, и что они…

Я не дала ему договорить. Я заорала во все горло. Он грубо зажал мне рот, запрокинув меня, так что я не могла ни отбиваться, ни укусить его. Сегодня я понимаю, что в эту минуту решилась моя судьба и что, отказавшись его выслушать, я совершила самую большую глупость в своей жизни.

– Тогда мы поговорим с вами иначе! – сказал он голосом, не предвещавшим ничего хорошего. – Если вы такая кретинка, орите, сколько влезет!

Он убрал руку, схватил нож и поднес к моему горлу.

– Теперь кричите!

Я отрицательно мотнула головой, чтобы показать, что больше не буду кричать. Тогда он, не церемонясь, поволок меня в вестибюль. Лезвие ножа по-прежнему касалось моего горла, пока он возился с дверными засовами.

– Ради бога, – бормотала я, – не нужно!.. Прошу вас!

Он поднял с пола порванную наволочку и бросил ее мне. Придерживая ее двумя руками, я прикрылась ею спереди.

Затем он открыл дверь, вытолкнул меня на порог, вокруг летали перья, нож упирался мне горло. Я остро, как никогда, всей своей наготой почувствовала утреннюю свежесть, свет слепил глаза. Толпа зевак загудела. Я с ужасом увидела, как она быстро растет, теперь солдаты должны были сдерживать ее на подступах к изгороди. Потом наступила тишина.

– Смотрите хорошенько, Мадиньо! – крикнул беглец. – Смотрите хорошенько! Если хотя бы один из ваших говнюков, слышите, хотя бы один, на свою голову, проникнет в сад, вы видите ее живой в последний раз!

После этих слов был слышен только плеск волн на пляже вдалеке. Чтобы спрятаться от всех этих безмолвных испуганных взглядов, я закрыла глаза. Я почувствовала, как меня волокут назад, в тепло дома, дверь закрылась, щелкнули засовы, беглец швырнул меня на колени на плитки пола, и я горько разрыдалась.

Ставни в кухне закрыты.

Наверное, был уже полдень, точно не знаю.

Он позволил мне надеть комбинацию и туфли, заколоть волосы. Я помылась над раковиной. Он отвернулся, но мог бы и смотреть, мне было уже все равно.

Когда ему требовалось остаться одному, он запирал меня в чулан. Думаю, он ходил осматривать каждое окно в доме. Какой идиотизм! Главное происходило по обе стороны ворот, за оградой. Он еще время от времени приоткрывал ставни и смотрел, что происходит снаружи, а я уже больше не смотрела. Я их слышала. Они смеялись, перекликались друг с другом, как в театре. Притащили аккордеон, потом шарманку. Улица была забита зрителями, их, словно опасных зверей, отгородили решетками-загонами. Похоже, весь город собрался перед моим домом – мужчины, женщины, дети, старики и собаки. Возвращавшиеся с пляжа тоже присоединялись к толпе, как были, в купальниках. Тут же торговали мороженым и жареной картошкой.

С одной стороны, это было на руку беглецу. Армия забыла о нем. Напрасно Мадиньо драл глотку, пытаясь прекратить этот балаган, я же была настолько раздосадована происходящим, что видела в «чудовище» лишь товарища по несчастью, единственную опору.

Я приготовила то, что нашла в погребе. Я ничего не ела со вчерашнего дня. Когда мы сели за стол, я увидела, что он опять согнул пополам мою вилку.

Минуту я смотрела, как он ест руками, потом не выдержала и последовала его примеру.

– Вот видите, мадам Ляжка, – сказал он с полным ртом, – это вовсе не трудно.

Он нашел в стенном шкафу бутылку вина. Обычно пила только моя помощница. Он поставил каждому по бокалу.

– Мне было всего семь лет, – продолжал он, – но я уже знал, что то, что называют прогрессом, за исключением кино и аспирина, – это рабство.

– Перестаньте называть меня Ляжка.

– Каролина. Понял. Выпейте немного, это вас взбодрит.

Позднее, когда мы заканчивали есть, он сказал спокойно:

– Никогда не подумал бы, что все может вот так обернуться. Мне очень жаль, что причинил вам столько неприятностей.

Я пожала плечами. Даже в приятном полумраке кухни мне стало жарко. Он закрыл окна, чтобы не слышать криков толпы. Добавил:

– А вы красивая, Каролина. Не верьте тому, что про меня рассказывают, я никогда не брал женщин насильно, но чуть было не сделал это сегодня ночью.

– Зря отказали себе в удовольствии.

Разумеется, я сказала это без обиды. Весь город со скорбными минами наверняка обсуждал, что именно это он и проделал, причем не раз, а сколько ему заблагорассудилось. И это трепло-парикмахерша уж всяко пофантазировала вволю…

Я видела, что из нас двоих больше не по себе ему. Он опустил свои темные глаза, начал рыться в карманах. Достал оттуда измятую пачку английских сигарет. Я встала за спичками. Когда подошла к нему, у меня с плеча упала бретелька комбинации, случайно, хотя я немного поспособствовала…