Одержимый женщинами - Себастьян Жапризо Страница 38

А потом наступило воскресенье, потом еще одно, за которым следом всегда идет этот гнусный понедельник. В тот вечер, правда, была прекрасная погода, но качели сняли, и все ставни в доме были закрыты. Не буду рассказывать, как я был потрясен. С упавшим сердцем я как автомат обошел парк и снова оказался в том месте, откуда впервые увидел ее. Вокруг прута решетки был обмотан листок бумаги и обвязан веревкой, она не поскупилась – ушло не меньше метра. Обернуто было плотно-плотно, мастерски. Я потратил кучу времени и обломал все ногти, пока не высвободил записку.

Хотите знать, что она написала? Могу прочесть, помню лучше, чем зазубренную наизусть речь Ферамена ^[7].

Он стал читать, имитируя марсельский акцент:

Мы уехали жить в Шотландию, возле озера с кувшинками. Грустно, что так далеко. Но мы должны найтись.

Не знаю, ни где, ни когда, ни какие это будут качели, но если мы будем говорить друг с другом, то тогда я обязательно упрекну вас за такую медлительность.

Жанна.

P.S. В тот день я, наверное, простудилась. А может быть, из-за того, что мы расстались, у меня слезятся глаза.

Я никогда больше ее не видел. До сих пор, по крайней мере. Нельзя сказать, что я даром терял время, но когда думаю о ней, мое сердце екает, как прежде.

При этих словах он повернулся ко мне, взгляд у него был полон грусти. Наверное, он даже не заметил наставленное на него ружье. Я не знала, заряжено ли оно и вообще, может ли еще стрелять, я доверилась судьбе, закрыла глаза и нажала на курок.

Раздался оглушительный выстрел, меня отбросило к шкафу. Из створки окна, прислоненной к стене, вылетели стекла. Беглец словно застыл в дымной завесе, одна сторона тела вся была покрыта кровью, потом сделал два шага вперед – ноги его не слушались – и рухнул на пол.

Ну вот. Я смогла. Полная тишина словно парализовала меня. У моих ног лежала огромная белая масса, испачканная кровью, и преграждала дорогу. Мне пришлось отступить, обогнуть ее и потом, пятясь, медленно двигаться к двери.

Я была спасена, могла бежать, но внезапно скрюченная, уже мертвая рука схватила меня за подол комбинации. Вместо вопля ужаса у меня вырвался какой-то сдавленный крик, и я упала прямо на свою жертву. Несмотря на мое отчаянное сопротивление, несмотря на свою рану, он навалился на меня, прижал к полу, хрипя при этом от боли и ярости. Я увидела его лицо, измазанное кровью. Он хотел что-то сказать, но не мог. Он снова упал всей своей тяжестью прямо на меня.

В эту минуту я услышала из сада голос Мадиньо, он, хотя и был усилен громкоговорителем, звучал словно издалека.

– Каролина, Каролина! – кричал он. – Вы живы? Ответьте!

Не знаю, кричал ли он до того и сколько секунд прошло после выстрела. Я также не помню, в какой момент я бросила ружье. Вероятно, сразу же. Во время следствия оружие было найдено под комодом, на другом конце комнаты.

Беглец встал на колени, потом выпрямился в полный рост, его рот кривился от боли. Он заставил меня тоже подняться, и всю взлохмаченную потащил за руку в коридор. Он сказал глухо, но без всякой враждебности в голосе:

– Вы будете говорить с ними, мадам Ляжка.

Мы открыли окно в комнате моей ассистентки, оно выходило на улицу. Скрестив руки на груди, я старалась прикрыть пятна крови на комбинации. Перед домом собралась толпа зевак, их праздник выплескивался за расставленные ограждения, я услышала, как он довольно хмыкнул, увидев, что представление продолжается. Я крикнула изо всех сил:

– Капитан! Не двигайтесь, прошу вас! Вы видите – я жива!

Беглец выглядывал из-за моего плеча. Он шепотом подсказывал, что я должна сказать. Я снова крикнула:

– Капитан! Он хочет поговорить с одним человеком, она здесь, среди вас!.. Но не раньше чем через четверть часа. Ее зовут Зозо, она работает в «Червонной даме»!

Мадиньо повернулся к толпе с ошеломленным видом. Какая-то женщина бросила:

– Это негритянка, капитан!

Тогда я увидела, как вперед выходит молодая негритянка с копной кудрявых волос и в пляжном халате в красную полоску. Солдаты отодвинули временное заграждение, чтобы пропустить ее. Она подошла к офицеру, ковыляя на высоких каблуках, подняв глаза к нашему окну. И хотя нас разделяла решетка сада, я поняла – так волнуются только влюбленные.

Я была привязана к стулу на кухне – руки заломлены, щиколотки связаны, комбинация вся разодрана. Он наблюдал в щелку за тем, что происходит на улице. Прижимал салфетку к ране под рубашкой, лоб в испарине. Часы пробили два, и тут же я услышала, как скрипят ворота. Он крикнул:

– Только она, Мудиньо. Никого больше.

Под ногами негритянки заскрипел гравий дорожки. Беглец не торопясь закрыл ставни, окна, потом вышел в вестибюль, волоча ноги.

Я услышала, как скрипят засовы, открывается дверь, потом те же звуки, но в обратном порядке. Затем ее испуганный голос:

– Боже мой, ты ранен!

Я поняла, что она пытается поддержать его. Он сказал с надеждой:

– Зозо, ты должна вытащить меня из этой передряги! Ты была права, я уже не понимаю, на каком я свете.

Все мужчины такие. Когда им нужно признать поражение, начинают скулить. Потом он новел ее на кухню. Я слышала его шаркающие шаги, догадалась, что рукой он держится за стену. Увидев меня, его подружка застыла на пороге: мы оба в крови, я привязана веревкой, растрепанные волосы! Она закричала:

– Это неправда! Как такое вообще возможно?

Она произносила «восмосно» и «вобсе». Примерно моего роста и возраста, детское личико, но тонкая и высокая, как лиана, что-то змеиное в походке. Кожа светло-коричневая, сначала замечаешь только большие доверчивые глаза и белоснежные зубы.

От волнения она тоже опустилась на стул. А он сполз по стене у двери прямо на пол. Я сразу же сказала ей:

– Пусть все знают, он меня не насиловал! Он вообще меня не тронул.

Она пожала плечом, оголившимся в вырезе платья, взгляд ее стал жестким, и она ответила с презрительной усмешкой:

– А зачем ему вас насиловать? Для занятий любовью у него есть я.

– Вы? – ответила я в тон ей. – Ну вам-то, конечно, все равно, это же ваша профессия.

В наступившей тишине у нас обеих по щекам потекли слезы. Я заговорила первой:

– Простите, это сорвалось с языка. Я хотела сказать, что люди злые и уж не остановятся, если начнут сочинять всякие ужасы. Про то, что такой мужчина, как он, может причинить женщине, как я.

Беглец нетерпеливо вздохнул, спиной он опирался о стену, взгляд обращен куда-то в потолок. Зозо поднялась, вытирая щеки. Он сказала мне мягко: