Победитель свое получит - Светлана Гончаренко Страница 33

– Мне не нравится, – сказал он, – когда бьют женщин. Так делать нельзя, особенно здоровенному качку вроде Лехи. Я просто не могу на такое смотреть. Жалко! Еще не могу видеть, как обижают слабых или животных мучают. Маленьким я видел, как топили котят. Такого я не выношу!

– Так ты ее не любишь? – снова спросил Алим Петрович. – Только жалко, и все?

– Жалко. Анжелика очень жалкая. И красивая.

Илья тут же понял, что зря заикнулся о красоте Изоры. Алим Петрович откинул назад свою идеально круглую голову и грозно воздел палец к небу:

– А вот красивых, Илюшка, никогда не жалей! Они не слабые. Не жалей их, просто бери. Они всех сильней! Ты знаешь: Анжелика мне в чай таблетку бросила. Я болел, чуть не умер! Меня рвало, а она убежала. И что? Я простил! Я люблю ее. Она белая, как снег, и горячая, как огонь. Она моя до смерти. Надо будет, убью, а никому не отдам. Ты зачем стал весь красный, когда я спросил? Не любишь Анжелику? А не врешь? Что ж тогда? Другую любишь?

– Да.

Илья решил, что безопаснее говорить правду.

Алим Петрович покачал головой:

– Плохо! Как зовут?

– Кого? – не понял Илья.

– Ее.

– Тара. То есть Ксения. Ксюша Ковалева.

Алим Петрович так строго глядел на Илью своими немигающими яхонтами, что пришлось выложить всю подноготную.

– Живешь с ней? – продолжил допрос Алим Петрович.

Илья пожал одним плечом, дернул носом и сделал кислую гримасу. Себя он сейчас не видел, но своим лицом хотел выразить неопределенность. Чистая правда теперь не годилась – вряд ли Алим Петрович станет уважать человека, который влюблен, но не живет с любимой.

Гримаса, похоже, удалась, потому что Алим Петрович спросил:

– Сильно тебя любит?

Илья скорчил ту же гримасу и даже перестарался: вдруг заныла скула, которую ударил Тазит.

Алим Петрович снова покачал мудрой головой:

– Надо, чтобы сильно любила! Дари подарки, в ресторан ее води, корми сладко. Женщины любят хорошую еду. Говорят, что худеют, а всегда выберут самое дорогое. Выберут самое сладкое, самое жирное! Хорошо ее корми.

Этот совет Илью очень удивил. Он отогнал от себя невероятную картину: он кормит Тару жирным, вручая ей большой кусок сала и бутылку подсолнечного масла. Бред какой-то!

Однако Алим Петрович подобный путь к сердцу женщины считал не только возможным, но и обязательным.

– Ты мужчина – я мужчина, – заявил он. – Я тебя понимаю. Ты молодой, денег мало. Ты мне помог, когда я выпил плохого чая, – ты и твоя мать, уважаемая женщина. Если бы не вы, я бы после чая не проснулся. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Идти можешь? Пошли!

Они вдвоем покинули кабинет. Илья старался ступать твердо, но его еще слегка кренило в сторону и тошнило при воспоминании о нашатыре.

В торговом зале было спокойно. Акция «Очень хорошей» давно закончилась – смолк аккордеон, увезли реквизит. Лишь груды смятых пластиковых стопок в мусорных корзинах напоминали о недавнем великолепии.

Выход Алима Петровича вызвал на лицах продавцов судорожные улыбки.

– Бери, Илюшка, – сказал Алим Петрович.

Он вручил Илье самый большой и прочный пластиковый пакет из тех, что имелись в «Фуроре» и несли на себе его лазоревую эмблему. В такие пакеты обычно сыпали картошку.

Илья с помощью Лехи тащил пакет, а Алим Петрович хватал все самое лучшее, что попадалось ему на глаза в его владениях. Толстая бутылка шампанского была погружена первой на пару с каким-то узкоплечим мускатом. Встретившись в пакете, бутылки издали приветственный звон. Следом за бутылками отправились банки икры. Скоро уже какие-то незнакомые Илье колбасы (он всем предпочитал докторскую) торчали из пакета нарядно и нескромно. Рядом жемчужным жиром сияли мясные рулеты. Несколько грубых на вид, будто ненастоящих ананасов подпирали благородно-тусклую гроздь винограда величиной с окорок.

Илье было неловко смотреть как на пакет-самобранку, так и на широкие улыбки коллег по «Фурору». Он сосредоточился на серых квадратиках пола – они были успокаивающего серого цвета.

– Лучшее давай! Самое свежее! Для меня! – требовал Алим Петрович, весело подталкивая Илью мягким бедром.

Скоро пакет раздулся так, что его невозможно стало держать за ручки. Алим Петрович только усмехнулся и велел приторочить сбоку к пакету торт, тоже самый лучший.

Крупных тортов в запасе оказалось несколько. Алим Петрович осмотрел все и выбрал пражский, на котором среди смуглых роз покоилось громадное шоколадное сердце, толстое, как кошелек.

– Иди теперь к ней, корми ее, пои ее, – властно потребовал Алим Петрович. – Сегодня узнаешь, как женщина может любить. По-настоящему узнаешь. Ничего слаще нет!

Илья не стал возражать. Он наспех оделся и побрел к выходу. Неподъемный пакет шаркал по полу. Коробка с тортом, привязанная сбоку, игриво моталась из стороны в сторону и поскрипывала розовыми пластиковыми бантами.

– Стой, Илюшка! – вдруг раздался сзади повелительный голос.

Илья обернулся и увидел улыбку шефа рядом с животом Тазита. Ничего не выражающее лицо Тазита располагалось много выше. Алим Петрович улыбался, а прямо к Илье на всех парах мчался Леха с букетом красных роз. Букет казался громадным даже в ненормально крупных лапах охранника. Тесно прижав друг к другу тугие темные головы, розы до отказа наполняли блестящую чашу из фольги. Было их, наверное, столько же, сколько лет Алиму Петровичу.

Алим Петрович многозначительно поднял вверх палец. Илья заулыбался в ответ и принял розы. Букет оказался неожиданно тяжелым.

Илья понимал, что надо бы поблагодарить шефа. Только как это сделать? Он несколько раз пытался сказать спасибо, но язык заплетался, а голос шел какой-то чужой, гнусавый, без слов. Может, просто поклониться шефу, как кланялся Иванушка в сказках разным чудищам-благодетелям? Наверное, Алим Петрович все поймет правильно?

Илья попробовал сделать несколько поклонов. Со стороны казалось, что он не справляется с весом букета.

Снегирев, с камуфляжным ящиком в руках, все время держался поблизости. Теперь он открыл перед Ильей дверь. Проделывая это, старик не только ощупал сквозь пластик ананас и сунул нос в розы, но и съехидничал:

– Ой, Илюшка, высоко взлетишь – больно падать будет!

Илья ничего не ответил и вышел на крыльцо.

Вечер давно сгустился, дня как не бывало. Ручки пакета резали Илье ладонь, от букета ныло плечо. Нужно было срочно решать, как быть с дарами Алима Петровича. Конечно, проще всего отнести продукты домой и съесть их потихоньку самому. Это нетрудно. Интересно, насколько женская любовь слаще пражского торта? А розы можно оставить на ближайшей помойке – очень уж неудобно их держать.

Илья немного подумал и отмел все эти варианты. Вдруг непостижимый и всемогущий маг Бальдо каким-то образом узнает, что Илья (не мужчина, но дурак!) все опошлил и свел шикарный жест шефа к собственной обжираловке? Скверно, некрасиво.