Скальпель - Вячеслав Воронов Страница 29

— А сколько ж бабушке лет?

— Девяносто восемь.

— Ничего себе!

— Вот именно. Так что теперь не до телевизора. Зайду, отведу душу, потом на кладбище поеду. Яму выкопали трактором, надо вручную подчистить. Пару человек найду, чтобы сделали. Мне приходится этим заниматься, Ивану все некогда.

— Давай мы подчистим, — предложил Серега.

— Ты чего, рехнулся? — хмуро возразил я. — Что тебя несет во все стороны?

— Что там, на кладбище, много работы? — Серега будто не слышал моих слов.

— А я знаю? Может, на пару часов. Кстати, я на машине, быстро доедем. Так что, если хотите…

— Хотим, хотим, почему ж нет, — развязно улыбнулся Сергей.

— Ты забыл, что нам надо делать? — я заводился все больше.

— Не забыл, наоборот… Это ты не умеешь использовать… Ну, в общем, подумай, о чем я. Расчистим могилку, похороним бабушку, купим телевизор…

Светка сдержанно хохотнула. Я бросил на нее сердитый взгляд и нахмурился еще больше.

— Мы сейчас, — игриво произнёс Серега, и, вцепившись мне в локоть, отвел в сторону.

— Ты что, не догоняешь?

— Что я не догоняю?

— Они телевизор хотят купить… У Ивана деньги есть, и не только на телевизор! Он же типа предприниматель, из дерева что-то строгает, еще какие-то станки в сарае стоят. Не доходит до тебя? Я тебе вчера о чем долдонил? Это оно и есть, Светку ждали…

— Ты что, дурак что ли? — обронил я, но уверенности в моем голосе не было.

— Я дурак, что связался с тобой!

— Ты подведешь меня… под монастырь!

— А сейчас ты где? Головой думай, а не задницей! А вся страна где? Хочешь еще глубже в задний проход залезть? Давай, продвигайся глубже, дрыгай ножками!

— Да пошел ты… — я тяжело дышал, не зная, на что решиться.

— Поехали на кладбище, — Серега вдруг изменил тон, — я ж тебе о чем… Подчистим могилку, заработаем, если ты так… Потом еще могилок найдем… А ты что подумал? Ну, че стоишь, как пень? Девчонка ждет! А смотри, какая фигурка у нее…

Светка хорошо водила машину. Маленький, не новый, но вполне приличный «Форд» был послушен в ее худощавых загорелых руках. Всю дорогу Серега, сидевший спереди, не умолкал, словно транзистор, выдавая комплименты вперемежку с шутками. Света отвечала улыбкой, иногда переходившей в хохоток, что не мешало ей уверенно лавировать в автомобильном потоке. Что-то шальное прорывалось в ней время от времени, бесшабашное, что делало ее похожей на Сергея. Но в бесшабашности своей она старалась соблюдать меру, негромкий смех ее умолкал раньше, чем, казалось, можно было бы. Взгляд ее метал искорки, но тотчас словно тоска охватывала ее, искорки гасли, и взгляд она отводила.

— Как такой женщине отказать в покупке телевизора! — провозглашал Серега очередной комплимент, и подымал руку, словно держал бокал с вином. — Иван совсем мышей не ловит.

— Ивану мыши до одного места, — с досадой отвечала Света.

— Я бы тебе не то, что телевизор купил…

— Да, конечно… Иван не понимает, для чего телевизор вообще нужен…

— Ну, он дает!

— Микроволновка два раза ломалась, и два раза он ее в ремонт сдавал — все равно не греет ни черта… Он и в третий раз собрался нести.

— Что это у вас все ломается? Или одна микроволновка?

— Ага, одна. Я сама ломаюсь все чаще.

— Давай я тебя починю.

У кладбища мы остановились на заасфальтированной парковке у сосновой посадки, подальше от любопытных глаз. Я с камнем в сердце выбрался из машины, Сергей со Светой остались. Были они наедине минут пять, в течение которых я без дела слонялся среди сосен по желтоватой, поникшей, забывшей, что такое дождь, траве. Меня разбирала злость из-за бесшабашности Сергея, злость на то, что, невзирая на мои проблемы, он находил возможность поразвлечься. Время, отпущенное мне для дела, для спасения сына, уходило безвозвратно, как вода в мертвый песок раскаленной пустыни, а я вынужден околачиваться здесь, на кладбище, и ждать непонятно чего. С другой стороны, что-то нравилось мне в этой бесшабашности, в этой свободной до неприличия натуре, в вольной жизни, которой у меня, пожалуй, никогда и не было. Временами мне хотелось положиться на своего товарища, положиться во всем — пусть говорит, что делать, пускай творит, что хочет, и все у нас получится, и я верну сына. Но затем злоба снова вскипала, и меня охватывало желание схватить что-нибудь тяжелое и врезать Сереге по голове, после чего молча делать свое дело, исправлять ляпы, которые мы уже допустили. Хотя, что делать, я толком не знал.

Я взглянул на «Форд», стоявший в тени сосен, в уютном месте, если можно назвать уютным место подле раскинувшегося за оградой моря кладбищенских памятников, этих символов безвозвратных потерь, и меня охватила зависть. Я не знал, что делали в машине те двое, скорее всего, всё ограничивалось флиртом. Мне тоже нравилась Светка, и я тоже был не прочь оказаться на месте Сереги, не прочь впиться губами в ее загорелую шею и запустить, содрогаясь от сжигавшего тело желания, руку в ее трусики. Порой только это казалось мне настоящей жизнью, лишь этого требовало естество, забывая обо всем ином на свете. Даже необходимость что-то предпринимать для спасения сына отходила на второй план, когда я мысленно прикасался к плоти красивой женщины.

Интересно, а тот, злой демон, с такой жестокой бесцеремонностью ворвавшийся в мою жизнь — как он относится к женщинам? Изверхне и холодно, со спокойствием высшего существа, вершителя человеческих судеб? Или вожделение, затапливающее все тело горячей волной вожделение мучает и его, пуская слюнки по подбородку? Может быть, на самом деле он — жалкое существо, лишенное спасительного общения с себе подобными, зверушка, которая прячется от жизни, исходит чёрной завистью к чужому счастью? Иначе откуда такие бурные фантазии, такие далеко ведущие поступки — воровать детей, резать им пальцы, заставлять отца то спать с собственной женой, то зарабатывать, не брезгуя средствами, требуя из них только пятую часть?

Я представил его невзрачным человечком, поседевшим, обрюзгшим, злым на все и вся, с подозрительным до тошноты взглядом и неудовлетворенным судьбой. Но при этом он возомнил себя самым умным и достойным большего. И вот этот его ум, действительно, может быть, незаурядный ум, подвиг его на деяние. Я научу вас жить, никчемы, я взращу из вас нечто, превышающее обывателя — вот в чем стержень его поступков, вот где закавыка.

И все же — как лихо закручено, как обстоятельно и в какой-то мере сверхъестественно. Где уж тут обычному ноmo sapiens, даже самому умному, самому богатому; тут что-то иное…

Тут же, вступая в противоречие с самим собой, я последними словами ругал себя за эти фантазии. Какая-то банда подвизалась на таких баранах, как я, а мне придумалось что-то чуть не сверхъестественное, взятое из старых, давно выпавших из обоймы книг. Кто, зачем? В наше время, когда вежливость и толерантность не последние вещи, не так просто схватить за шиворот и выплюнуть в лицо обвинения. Но я наеживался, готовя себя к чему-то подобному.