Охота на вампиров - Елена Топильская Страница 26

— Анна Ивановна, а у вас никаких бумаг от этого мужчины не осталось?

Анна Ивановна с сожалением ответила:

— Нет, никаких бумаг не осталось.

Ну да ладно, в морге спрошу. Судя по всему, труп нашли в марте, вот пусть посмотрят. Интересно, как определили, что это труп Бендери? Головы-то не было? И паспорта тоже, раз этот документ всплыл при оформлении “санитара” на работу в морг. Если бы при покойном был паспорт, его бы уничто-. жили при выдаче свидетельства о смерти.

Я уже собиралась распрощаться с милейшей Анной Ивановной, как вдруг спохватилась:

— А кто хоронил Бендерю?

Анна Ивановна тяжело вздохнула:

— Да не по-человечески его похоронили-то, за государственный счет. Родственников у него не было, мужчина, который с прокуратуры приезжал, сказал, что морг его сам похоронит. Ну, а мы с Анелей Семеновной бутылочку купили, мяса я сготовила, Анеля блины сделала и кутью, кисель сварили да помянули жильца нашего.

Договорившись с Анной Ивановной, что приеду к ней за вещами Бендери, я попрощалась и тут же набрала номер заведующего моргом.

— Юра, пусть канцелярия посмотрит данные по трупу Бендери Степана Ильича в марте этого года.

— Ты что, Маша? — удивился Щеглов. — Неужели ты думаешь, что если бы у нас был такой труп в марте, то я бы принял на работу человека с этими данными в мае?

— В марте труп был, — настаивала я.

— Могу поспорить с тобой, что такого трупа у нас не было. Я же все акты подписываю.

— А может, ты в отпуске был или на больничном.

— Я понимаю, что с тобой спорить бесполезно, — устало сказал Юра, — поэтому сейчас сам возьму книгу и посмотрю. Но если такого покойника не было, ты извинишься.

— Нет уж, перед тем, как извиниться, я должна своими глазами взглянуть. Я сейчас приеду, — пообещала я и понеслась к шефу просить машину, заодно заеду в РЭУ за вещами из комнаты Бендери.

— Хорошо, что зашли, — поприветствовал меня шеф. — У Зои дела возьмите, и можете приступать. Городская возбудила дело по факту причинения вреда здоровью Саватееву — криминалисту нашему, два дела — по фактам обнаружения трупов неустановленных мужчины и женщины — переданы нам из других районов по спецпоручению.

— Спасибо, Владимир Иванович, — с чувством сказала я, и он хмыкнул.

— Плюс труп, на который выезжали вы сами, — продолжил он, — итого четыре дела. Четыре “глухаря” в перспективе, которые осядут на нашем районе, испортят нам отчет, будут поставлены на контроль в Генеральной, не дадут мне спокойно уйти на пенсию и станут сниться по ночам…

Он так серьезно все это перечислял, что я уже начала испытывать угрызения совести, пока не заметила, что он усмехается.

— Что делать будем? — спросил шеф уже серьезно. — Хоть бы личности установить…

Понятно, что настал удобный момент поклянчить транспорт в целях установления личности убитых. Я поклянчила, шеф вздохнул и потянулся к телефону. Наша машина, как всегда, с трудом довезла шефа из прокуратуры городами водитель отправился по своим делам, поэтому шефу пришлось привычно унижаться перед начальником РУВД.

Положив трубку, шеф сказал:

— Через десять минут будет машина. Что-то они не хотят с вами ездить, боятся.

— Жалкие, ничтожные личности, — пожала я плечами. — А еще песни поют: “Наша служба и опасна, и трудна”…

За всю дорогу водитель не проронил ни слова, не отвечал, даже когда я пыталась завести светский разговор о погоде. Я заподозрила, что ему дано строгое указание — молчать, со мной не связываться, в целях сохранения жизни и здоровья.

В РЭУ Анна Ивановна ждала меня с чаем и вафельным тортом. Пока я угощалась, она сбегала за Анелей Семеновной, та уточнила, что мне нужно, и через пять минут принесла деревянный ящик и выловила карточку формы один на Степана Ильича Бендерю. Я удивилась — карточки эти хранились не в жилконторах, а в паспортных столах отделов милиции, но Анеля Семеновна, задыхаясь, объяснила, что милицейский паспортный стол за утлом, в том же здании, тамошние паспортистки им доверяют безоговорочно, а она, в свою очередь, доверяет мне, раз уж я из прокуратуры.

Вообще-то при таком глобальном доверии всех ко всем на ум следователю сразу должны были придти всевозможные махинации с паспортами и прописками, но — странное дело — эти две душевные тетки абсолютно не вязались ни с какими махинациями; я им тоже почему-то стала доверять безоговорочно.

Рассматривая фотографию на карточке, я про себя удивлялась, как можно кого-то опознать по снимку десятилетней давности и неважного качества. Но раз опознают, значит, все-таки можно. Я припомнила хрестоматийную историю про дело автоматчиков — “последний случай бандитизма в СССР”, как его называли в учебниках уголовного права. В Семидесятые годы, когда наша страна семимильными шагами двигалась к коммунизму, как-то неприлично было признавать, что у нас все еще совершают тяжкие преступления, поскольку это противоречило концепциям классиков марксизма-ленинизма. И если в годы сталинских репрессий бытовые убийства предпочитали квалифицировать, как терроризм — под маркой борьбы с классовым врагом, то в застойные годы, наоборот, типичный бандитизм норовили представить вульгарным разбоем, доказывая, что количество тяжких преступлений неуклонно сокращается, в противовес суровой криминальной обстановке в империалистических государствах, где по вечерам страшно выйти на улицу. А в 1976 году бывший студент Лесотехнической академии Балановс-кий полил воду на мельницу империализма, задумав ограбить банк; а для этого ему нужны были машина и оружие. Но поскольку тогда прогресс не шагнул еще так далеко, чтобы оружие можно было купить на любом рынке, равно как и машину, Балановский придумал напасть на солдата в Ленинградском военном округе, похитить автомат и, застрелив водителя такси, угнать машину. Только завладеть машиной ему не удалось даже после третьего убийства таксиста. Понятно, что убийство военнослужащего с целью похищения огнестрельного оружия и последовавшие убийства таксистов всколыхнули весь город, к раскрытию преступления была привлечена общественность… Черный юмор заключался в том, что соучастником Балановского был студент юридического факультета Зеленков, и не просто студент, а активный член комсомольского оперотряда, чуть ли не заместитель командира. Так вот, когда оперотряду выдали композиционные портреты преступников, в просторечии — “фотороботы”, бывшие в то время еще экзотикой, юрист Зеленков пришел к Балановскому, показал ему их же собственные фотороботы и сказал: “Знаешь, нас никогда не поймают”…

Фотографии, украшающие паспортные документы, как правило, отличаются теми же свойствами, — идентифицировать по ним человека обычно бывает затруднительно. Разглядывая черно-белый шедевр изобразительного искусства, я узнавала и не узнавала “санитара”, пугавшего нас зловещими россказнями в морге. Но на всякий случай сняла с карточки ксерокопию и быстро составила протокол выемки вещей Бендери.