Страшный зверь - Фридрих Незнанский Страница 25

— Мама, мне наплевать, я не могу, пусть хоть час, но мой! — почти выкрикнула Валя и добавила свистящим шепотом: — Я же чувствую его, пойми… Ты не представляешь, как чувствую!.. И не хочу я слышать ни о каких условностях, пойми меня!..

«М-да, — подвел итог услышанному Александр Борисович, — тяжелая ситуация… А Валька здесь, что ли, собирается предпринять новую атаку? Так ведь и действительно не устоишь… Мама — сейчас единственное спасение… Нет, надо срочно отваливать в гостиницу… Отваливать от Вали, — неплохо сформулировано, — он хмыкнул. А затем постучал в филенку двери и сунул голову в комнату:

— К вам можно на минутку? — деловым тоном, не допускающим двоякого толкования, спросил он.

— Да-да, конечно, — мать торопливо поднялась с кровати, на которой сидела возле лежащей навзничь дочери, и с явной неприязнью опустила глаза.

— Дорогие дамы, — с легкой шутливостью произнес он, пряча, однако, глаза, — требуется ваша срочная помощь… Валюша, а ты уж не простудилась ли там, в гараже? — спросил с откровенным беспокойством. — Может, тебе лучше забраться под одеяло и чего-нибудь горяченького выпить? И ноги растереть бы спиртом. Или водкой. Хорошенько, докрасна.

— Нет, нет, — Валя села и легко скинула ноги с кровати.

И у Турецкого при виде ее обнаженных выше колен, сильных и напряженных ног, словно нарочно обращенных к нему, будто что-то оборвалось в животе. Вполне понятное волнение, чай тоже не железный, к тому же и сам только что хорошо постарался, чтобы утихомирить Валин стихийный взрыв, — до сих пор на губах вкус ее помады и аромат духов, надо же!.. И он замер на миг, неотрывно глядя на эти совершенно «обалденные» ноги, тут же вспомнил Катю и покачал головой: та, конечно, очень хороша, но до Вали ей все же далеко. А когда опомнился и воровато поднял глаза, понял, что Валя успела зафиксировать его взгляд. Даже, кажется, едва заметно усмехнулась. Вот уж, воистину, валькирия-победительница!.. Но как хороша, зараза!..

— Мне бы вот, что нужно узнать, дорогие мои, — поморгав глазами, словно от яркого света, сказал он, — как добраться на ту окраину? Каким видом транспорта?

— Одного я тебя не отпущу, — твердо, будто решила давно, ответила Валя. — Только вдвоем.

— Вдвоем, Валюшенька, мы слишком заметны.

— Значит, надо стать незаметными, — решительно возразила она. — Мама, посмотри, кажется, у нас остались в кладовке старые рыбачьи папины валенки с галошами, тулуп там и прочее, что он брал с собой на рыбалку.

— Зачем? — изумилась мать.

— Надо, — ответила Валя, и Турецкий сразу понял ее задумку. А, поняв, искренне восхитился:

— Молодец, Валька! — совсем по-мальчишески воскликнул он. — Еще бы и удочку в руку, да? И ящик рыбацкий, и кошелку старую… Прекрасно, да только эта маскировка — для морозов, для раннего утра, а не для ночной рыбалки… Хотя, с другой стороны, а почему бы нам не выбрать нечто среднее?

И вот тут восхитилась она: только что усталые и тусклые глаза ее засверкали, засияли, она с таким восторгом уставилась на Сашу, что тот понял — опять переиграл. Но, раз уж так получается, то положение еще можно спасти.

— А тебе, Валюшенька, тогда надо бы надеть какой-нибудь древний капор и шарфом подпоясаться. Я буду старый и горбатый, а ты — моим поводырем. И пройдем по жердочке, как две храбрые птички. А поймаем такси, в нем и переоденемся. Вернее, снимем маскировку и затолкаем в ту же кошелку…

Темнело быстро, и если где-то неподалеку затаился наблюдатель, то он наверняка не обладал приборами ночного видения, а, значит, должен был бы как-то выдать себя: ну, хотя бы приблизиться к подъезду. Света на кухне Турецкий так и не зажег, и Ксению Александровну попросил не делать этого. Он пристально всматривался в окно и убедился, наконец, что был прав.

Не человек приблизился к подъезду, а машина тихо подъехала, постояла напротив, будто выбирала себе место, и затем медленно проехала к следующему, где был прогал между машинами, куда она ловко втиснулась. Еще короткое время постояла и погасила фары, но из салона никто так и не вышел. «Что и требовалось доказать», — пробормотал привычную фразу Александр Борисович.

— Дорогие мои, — сказал он, выходя из кухни, — все, как я и предполагал. За нами следят. Поэтому будем делать вид, что в квартире никого нет, свет не зажигаем, давайте обойдемся пока настольной лампой, вон той, и поставим ее на пол, чтоб самим видно было. А мы с тобой, Валюша, одеваемся и начинаем спектакль. Им и в голову не придет, что мы — это мы. Вас же, Ксения Александровна, я попросил бы смотреть сегодня телевизор негромко, и ни о чем не беспокоиться. У вас, я видел, щеколда на двери, вот ее и задвинете, когда мы уйдем. И никому не открывайте, пусть звонят, стучат, не отзывайтесь, не войдут и не влезут. Я оставлю вам один из своих мобильников, мы позвоним, предупредим, а если случится что-то непредвиденное, то сами и в госпиталь позвоним. Вы же посмотрите телевизор и спокойно ложитесь спать, хорошо?

— Да, но как же?.. — попыталась возразить она, но Валя перебила:

— Мама, если Саша так говорит, значит, надо. Давай слушаться его. А за меня ты не беспокойся, если он будет рядом, можешь быть уверена, что со мной ничего не случится.

И Турецкому почудилось, что в последнюю фразу она вольно или невольно вложила изрядную долю эпического пафоса далеко не бесталанной провинциальной трагической актрисы.

«Ну, что ж, — он мысленно „пожал плечами“, — чему быть, того, очевидно, уже не миновать. Возможно, по-своему, по-женски, она права, эта прекрасная победительница. Да и кто мы такие, чтобы противоборствовать желанию высших сил? Или главному своему предназначению в этой недолгой в сущности жизни? Непослушные, самонадеянные дураки…»

Но вот куда Гера смотрел, это оставалось для Турецкого загадкой…

Эпизод из «шпионского» фильма — «Уход из-под слежки» — разыграли вдохновенно.

Из подъезда под свет фонаря на столбе медленно вышли две фигуры — старика и пожилой женщины. Больше всего они походили на бомжей, но не обнищавших, а, скорее, неприкаянных. Сгорбившийся старик, опираясь на палку, повернул было в сторону машины, а когда женщина ему что-то сказала, он показал палкой свое направление. Но женщина торопливо обежала его и, размахивая руками, стала показывать в обратную сторону. Уговорила и повела, подхватив за руку. Предельно понятная семейная сцена ни у кого не должна была вызвать подозрения.

— Не оборачивайся, — тихо сказал старик, приволакивая ногу и не поворачивая к женщине головы. — Я скажу, когда…

Они повернули за угол и ускорили шаг, но не побежали. Пройдя в таком темпе весь квартал, Турецкий остановился, наконец, как усталый путник, которого непогода выгнала из тепла на пронизывающий ветер, и медленно обернулся, словно бы в ожидании автобуса. За ними никого не было. Значит, ушли. Но и торопиться не следовало.

— Лови попутку, отца больного домой везешь, — сказал он Вале, и та вышла к обочине, подняв руку.