Страшный зверь - Фридрих Незнанский Страница 21

А еще, уже выходя из кабинета начальника госпиталя, Турецкий подумал, что у того вряд ли снова возникнет острое желание приударить за приятной во всех отношениях женщиной. Этим ходом Александр Борисович словно бы выразил по отношению к нему своеобразное чувство мести: в том смысле, что не цапай — не твое! А чье — это другой разговор…

Пожилой водитель прокурорской «Волги» Николай Митрофанович был, видимо, уже предупрежден своим хозяином, кого придется ему возить, и какие выводы он должен для себя сделать. Александр Борисович, устроившийся в машине, как большой и невоспитанный начальник, на переднем сиденье, сидел вполоборота к Вале, чтобы удобнее было вести с ней разговор фактически ни о чем. И при этом постоянно ловил на себе косые взгляды водителя, будто пытавшегося проникнуть в ход его мыслей. Так же, исподтишка, он поглядывал в зеркальце и на Валю. Возможно, искал какие-то доказательства того, что они могли скрывать и почему? То есть явно был настороже. Александр даже похвалил себя мысленно, что не сел рядом с Валей, наверняка было бы трудно скрыть фактор их давнего знакомства, которое частенько выдает себя, как правило, в интонациях голоса, как этого ни скрывай, ни микшируй. Опытное ухо обязательно услышит.

И в то же время нельзя было поддерживать и слишком официальных отношений, как почти правильно повела себя Валя в кабинете начальника госпиталя. Почти — потому, что в своем положении вполне естественно могла бы либо выказать свою злость по отношению к нерадивым и равнодушным коллегам мужа, либо всплакнуть от горя, что тоже было бы естественно. Но, к счастью, кажется, Судаков этих нюансов не заметил. Все-таки убийство в палате висело на нем очень неприятным грузом, и то, что Москва им заинтересовалась, не обещало ему покоя. И Турецкий, уходя, подтвердил его «догадку» о том, что представитель Генеральной прокуратуры прибыл сюда не только по поводу лечения Ванюшина. Вот и пусть поволнуется еще, — для пользы дела.

А с любопытным водителем — проще. Турецкий уже нашел удобный ход для себя.

— Валентина Андреевна, — произнес он, полуобернувшись к ней, — мне очень важно знать кое-какие привычки вашего супруга. Извините, что я в такую нелегкую для вас минуту вынужден беспокоить вас своими вопросами, но дело, которое начал расследовать Герман Николаевич, отлагательства не терпит, и мы, его коллеги, просто обязаны его завершить. Я понимаю, у вас все мысли там, в госпитале. И по этому поводу хочу сказать следующее. С тем ранением, которое получил ваш муж, люди живут, и достаточно долго. Я разговаривал с Судаковым, всего он вам рассказать не мог, это естественно, но мне он назвал ситуацию весьма нелегкой, но, как говорится, еще не смертельной. Тем более что ожидается опытнейший хирург из Москвы, от Вишневского. Там очень серьезные специалисты. Но пока суд да дело, именно дело не должно стоять на месте… Простите, — он посмотрел ей в глаза и повернулся к водителю: — Николай Митрофанович, надеюсь, вы понимаете, что наш разговор сугубо конфиденциальный? Во всяком случае Евгений Михайлович рекомендовал вас, как человека, которому можно доверять. Так что я прошу иметь в виду мою просьбу…

Турецкий выдержал паузу, дождавшись, когда водитель выразительным жестом отреагирует соответственно моменту, и продолжил, снова повернувшись к Валентине и подмигнув ей левым глазом, — чтоб не видел водитель.

— Вы не вспомните, имел ли обыкновение Герман Николаевич приносить с собой домой какие-либо служебные документы?

Валя задумалась, а потом отрицательно покачала головой:

— Нет, не помню. Он же был всегда очень пунктуальным… Как это называется?.. Ну, чрезвычайно щепетильным, я бы сказала, когда дело касалось его службы и всего, связанного с ней.

— Это хорошо. Мы с ним давно не пересекались по работе, а в прошлом, помню, его даже в пример поставил Меркулов, — как надо относиться к материалам следствия.

— А у вас, Александр Борисович, имеются какие-то подозрения на этот счет?

— Да, собственно, не подозрения вовсе, а, скорее, вопрос. Куда он мог спрятать документы последнего расследования. Их не оказалось при нем. Я имею в виду, в машине, на которой он приехал. И в прокуратуре, в сейфе, что стоит в кабинете, где было его временное рабочее место, тоже почти ничего нет, как сказал мне прокурор. Но ведь такой опытный следователь не мог же за столько времени, почти два месяца, не собрать какого-то материала, верно? Вот я и подумал, что, возможно, он хранил их у кого-нибудь из своих знакомых в этом городе? У него ведь были тут знакомые?

— А что, дома ничего не нашли?

— Нет, иначе б я не спрашивал. Меркулов, который разговаривал, как вы знаете, с вашей сестрой, сказал мне, что она ничего дома не нашла. Ну, уж если хозяйка ничего не обнаружила, то никакой сыщик не найдет тем более. У вас есть сарайчик там или гараж?

— Есть, но мама сказала мне, что в нем ночью кто-то здорово похозяйничал. Замок сломали, перекидали все, что в нем было. А там, по сути, одна старая мебель и хранилась. Машину еще отец добил, кому-то отдал на запчасти, а Катя собиралась купить себе, но так ничего и не купила. А гаражи у нас в городе — дефицит, поэтому до сих пор и не продали. Может быть, там кто-то искал?

— Не исключаю, все возможно. Но, значит, и этот вариант отпадает. Остаются знакомые. Мы сейчас приедем, и вы мне продиктуйте примерный хотя бы список тех, с кем он мог тут пересекаться. А я попробую с каждым снова встретиться и переговорить… Наверное, мне придется взять машину в прокате, нельзя же наглеть, — он усмехнулся взглянув на водителя, — и гонять служебную машину с утра до вечера!

— Если вы обо мне, — отозвался водитель, — то я в полном вашем распоряжении, Александр Борисович, не стесняйтесь, куда надо, туда и поедем.

— Спасибо, конечно, я понимаю, но у вас день все же нормированный, а у нас, увы, нет. Я вовсе не хочу вас эксплуатировать. Так что подскажите, где у вас тут пункт проката, и я на всякий случай арендую ненадолго машинку. Не помешает. Опять же поможет, если придется срочно мчаться в госпиталь. Я ж не стану поднимать вас среди ночи, сам подъеду. Жизнь, Николай Митрофанович, штука непредсказуемая… Так где, говорите?

— На Семеновской есть хороший пункт, я знаю…

— Это далеко?

— Нет, я знаю, где, — отозвалась Валя. — Я подскажу вам.

— Очень хорошо! — бодро воскликнул Турецкий. — Тогда мы и не будем сегодня держать Николая Митрофановича. Я позвоню Махотину, может быть, придется встретить хирурга из Москвы — это сейчас самое главное. Жизненно важное — в прямом смысле, вы согласны, Николай Митрофанович?

— Ну, конечно, — кивнул тот. И по его выражению Турецкий понял, что в глубине души водителю совсем не нравилась перспектива таскаться с москвичом по неизвестным адресам. А что москвич настырный, в этом у него уже не было сомнения. И он с радостью уехал, когда Турецкий с Ванюшиной вышли из машины у ее дома, и Александр Борисович повторил ему, что прямо сейчас и перезвонит прокурору и поблагодарит за поддержку и помощь.

Они зашли в подъезд, и Валя повернулась к нему: