Щенки-медвежатники - Виталий Ерёмин Страница 19

– Ну, давай, давай, телись! Мне некогда, – поторопил его Андрей.

Жорика прорвало:

– Они все платят взносы. И кто мотается и кто не мотается. Собирают раз в месяц. Есть специальные сборщики. У них целая бухгалтерия. С первого по пятый класс – рубль. С пятого по восьмой – два. С восьмого по десятый – три. Кто не платит, того не пускают в школу. Или ставят на счетчик. Набегают проценты.

– Зачем ты мне это говоришь?

– У тебя соседка – судьиха. Объясни ей, что происходит. Пусть она их всех пересажает.

Андрей усмехнулся.

– Ладно, скажу, что ты хочешь с ней поговорить.

Жорик отшатнулся.

– Нет! Я ничего говорить не буду.

– Ты не о ребятах заботишься. Ты просто сволочь и предатель. Держись от меня подальше, – сказал Андрей.

Он, конечно, погорячился. Все-таки Жорик искренне хотел сделать доброе дело. Правда, не сам, а с его, Андрея, помощью. Надо было поддержать Жорика, а он оттолкнул, только нажил себе врага.

Андрей полез обратно в чердачное окно. Жорик с ненавистью смотрел ему в спину.

Через полчаса Андрей уже перевозил через Иртыш огородников. 300 метров до того берега, 300 метров – обратно. Мозоли начали саднить. Решил передохнуть. Подогнал лодку ближе к пляжу, искупался.

Стояла жара. Центровые нежились на пляже. Они появлялись здесь ближе к обеду, отоспавшись после ночных похождений. Под одним грибком основные – Алихан, Крюк и другие – играли в карты, курили анашу, принимали добычу, которую приносили карманники и те, кто обворовывал загорающих. Под другим грибком в окружении подружек нежилась Анжела Самохина. «У Адама губа не дура», – подумал Андрей. В купальнике пухленькая, похожая на индийскую танцовщицу Анжела была просто класс. Под остальными грибками и на лестнице, ведущей к пляжу, дежурили атасники. Если вдруг на набережной появлялись милиционеры, они давали знак и основные успевали спрятать наркотики и ворованные вещи.

Солнце сморило Андрея. Ему грезилось, что он едет с Катей на «москвиче», а за рулем сидит Зван. А он командует Звану с заднего сиденья, куда ехать.

Его разбудил Генка.

– Ты где витаешь? Крюк ждет.

Леня Крюк, которого чаще звали ласково Ленчиком, сидел в прибрежном сквере на самой дальней, скрытой от посторонних глаз скамейке. Он был ниже Андрея на целую голову, но даже сидя смотрел как бы сверху вниз. Зубы у него были в шахматном порядке. Целый – стальной – целый – стальной. Невзрачное, скуластое лицо. Бесцветные глаза, рыжеватые волосы. Но по поводу своей внешности Крюк, похоже, не переживал.

Он заложил за губу щепотку табака и сказал:

– Нормально ты примочил Жгучего. А кенты твои – говно.

– Генка Сорокин – нормальный пацан.

Крюк не согласился.

– Токарь он хороший, а боец – никакой.

Пососал табак и продолжил:

– Буду иметь тебя в виду. А пока гуляй. Можешь в парк приходить. Если кто наедет, поясни: мол, так и так, работаю с Крюком.

– Нас вообще-то трое, – сообщил Андрей.

– Трое так трое, – равнодушно согласился Крюк. – Значит, при случае отработаете втроем.

– Это как? – решил уточнить Андрей.

– Как получится. Свобода, Корень, просто так не дается. А Жгучего бойся. Я его знаю. Кентовались на зоне. Он тебе до конца жизни не простит. Перед ним всегда все виноваты.

– Можешь рассчитывать на нас, не подведем, – заверил Андрей.

Крюк внимательно посмотрел ему в глаза.

– Ладно, чего там, давай пять.

Клешня у него была влажная. Рукопожатие вялое. Пожимая руку, он как бы делал одолжение.

Петр Палыч приготовил борщ. Андрей помог накрыть стол. Сели, не дождавшись Толяна. Борщ был невкусный. Положили по столовой ложке горчицы. Стало нормально.

– Тебя раньше в школе хвалили? – поинтересовался майор.

Андрей даже есть перестал.

– Хвалили, когда мы жили на бывшей оккупированной территории. Там учителя были другие, добрые.

– А родители хвалили?

– Что-то не припомню.

– Зря. Тебя хвалить надо. Всех застенчивых надо чаще хвалить.

– С чего вы взяли, что я застенчивый?

– Это не так уж трудно определить.

– А почему надо чаще хвалить?

– Чтобы было больше уверенности в себе.

Помолчали.

– А о рэкете ты что-нибудь слышал? – спросил майор, меняя тему.

– Читал об Аль Капоне.

– Один умник перенес рэкет на нашу почву, – сказал Петр Палыч.

– Вы его знаете? – спросил Андрей.

– Умника? Знаю.

– Что ж его не посадят?

– А он сидит. Он сидит, а дело его живет и побеждает.

Майор говорил вслух как бы для приличия. Неудобно есть молча. А на самом деле был погружен в свои мысли. Так, по крайней мере, показалось Андрею.

Он решил поддержать разговор.

– А чего на юг не едете?

– Я почти всю жизнь провел под северным солнцем. Южное мне противопоказано, – объяснил Петр Палыч. – Всю жизнь, считай, на зоне провел. Двадцать пять лет оттрубил от звонка до звонка. Теперь не знаю, что делать, как жить. Скучаю по лесной колонии. Хорошо там: рыбалка, охота, грибы. А воздух какой! Хочу вернуться. Только в другом качестве. Убью кое-кого и вернусь.

– Шутите? – вытаращился Андрей.

– Может, и шучу, – пробормотал Петр Палыч.

– Так ведь за убийство расстреливают, – сказал Андрей.

Майор усмехнулся.

– Не во всех случаях. Больше червонца, думаю, мне не дадут.

…После обеда играли в шахматы. Майор мягко проговорил:

– Анна Сергеевна опять приходила. Просила поговорить с тобой. Может, все-таки вернешься?

– Петр Палыч, я хоть сейчас могу уйти, – отозвался Андрей. – Но только не домой.

– А куда?

– Сейчас тепло. Хоть под кустом спи. И на хлеб можно заработать.

– Это как?

– Я людей перевожу через Иртыш.

– То-то я думаю: откуда у тебя деньги? – пробормотал майор. – А ведь это нелегкий хлеб? Покажи-ка ладони.

Андрей показал.

– Мозоли – это красиво, – кивнул Петр Палыч. – Но при всем к тебе уважении, мат тебе, Корень.

Действительно, Андрей в выигрышной позиции прозевал мат. Петр Палыч потирал руки:

– Запомни, мой друг: хоть жизнь на шахматы похожа, но жить – не в шахматы играть.

Петр Палыч завалился спать. Андрей тоже решил вздремнуть. Предстояла бессонная ночь. Надо было побывать возле гороно, разведать обстановку. Но сон не шел. Перед глазами стояла Катя.