Таинственная женщина - Жорж Онэ Страница 16

Гостья презрительно засмеялась:

– Мелкая рыбешка остается в сетях, большие рвут сети и уплывают. Я ничего и никого не боюсь, кроме самой себя, я одна могу причинить себе зло… Но пока я не задумываюсь об этом…

– Пока! Но было время… Помнится, два года тому назад в Лондоне…

Лицо Софии омрачилось. Бросив сигарету в камин, она сказала изменившимся голосом:

– Да, я наделала глупостей: я влюбилась…

– Если не ошибаюсь, это был актер, красавец Стивенсон? – заметил Лихтенбах.

– Да, Ричард Стивенсон, соперник Ирвинга.

– Вы были без ума от него, а он обманывал вас с маленькой балериной из «Альгамбры»! Тогда в один прекрасный вечер вы завлекли эту малышку на яхту, которую наняли… С тех пор о ее судьбе ничего не известно…

– А-а, вам передали и этот анекдот? Действительно, вы хорошо осведомлены! Слышали ли вы также о том, что Стивенсон, которому я в порыве ярости объявила, что он больше никогда не увидит эту дрянь, избил меня до полусмерти своей тростью?

– Вероятно, это та трость, которую подарил ему принц Уэльский? Но это, кажется, не помешало вам явиться спустя два дня в театр и аплодировать, сидя в первом ряду, вашему жестокому поклоннику…

– Да, я любила этого негодяя… К счастью, теперь все кончено, я успокоилась.

Лихтенбах рассмеялся:

– Упокоились! Черт возьми! Что же вы делаете с красавцем Чезаро Агостини?

– О, это просто игрушка… Ведь нельзя жить в одиночестве, не правда ли? Для меня Чезаро – забава, а не страсть… – проговорила очаровательная дама.

– Однако он довольно дорого вам обходится, – заметил банкир.

– О, невероятно дорого! Мой Чезаро – игрок, к тому же он обожает драгоценности… Но у него есть и положительные качества: он в совершенстве владеет пистолетом и шпагой. – В голосе баронессы прозвучали горделивые нотки.

– Да это же настоящий бандит!

– И он к вашим услугам, если пожелаете. Испытайте его, вы будете довольны…

Лицо Лихтенбаха омрачилось. Не желая продолжать разговор в этом духе, он сказал сурово:

– Благодарю, меня это не интересует.

– Неужели! Вы, похоже, из тех, кто задумывает и направляет удар, а потом, когда все свершится, говорит кротко: «Мы тут ни при чем!» Разве вы не принимали участия в деле со взрывом в Ванве? – простодушно спросила коварная красавица.

– Тише! Бога ради! – в ужасе воскликнул Элиас. – Что вы так кричите? Ведь мы не одни в доме!

Она расхохоталась:

– О, какой вы забавный, право! Вы целый час, нисколько не стесняясь, говорите обо мне и моих делах, но, как только я намекаю на ваши делишки, вы немедленно поднимаете шум. Вы не прочь скомпрометировать меня, но не желаете быть скомпрометированным… Очень мило!

– Моя дочь живет со мной, и я не желаю…

– Чтобы она узнала, кто вы… Понимаю, потому что вы – настоящая каналья, Лихтенбах, и самой низкой пробы… Неужели вы полагаете, что проведете меня? Нет на свете более гнусного существа, чем вы.

Лихтенбах, побледнев от страха и злобы, сделал умоляющий жест:

– Баронесса, ради бога… Вы хотите вывести меня из себя…

– Нет, это было бы чересчур безобразно. Оставайтесь самим собой – добрым, честным Лихтенбахом. Вы видите, какая я кроткая, голос мой понизился до шепота… Наклонитесь, я должна сказать вам нечто. Мне нужны сто тысяч франков сегодня вечером, чтобы увезти Ганса в Женеву. Он выдержит это путешествие. Чезаро побывал у него…

– Вы думаете, он выживет? – обеспокоенно спросил банкир.

– Да. Вас это не особенно радует. Успокойтесь, он скорее откусит язык, чем выдаст сообщника. – Она пристально взглянула на собеседника и прибавила: – Итак, сто тысяч франков в счет обещанной суммы…

– Сто тысяч?

– Да, не торгуйтесь. Мы убили генерала Тремона, которого вы ненавидели. Сколько же вы дадите за Барадье и Графа?

– О чем вы, боже мой! – простонал Лихтенбах. – Вы несете вздор! Будто бы я желал смерти генералу Тремону! Будто бы я желаю зла Барадье и Графу! Вы заблуждаетесь… Разумеется, они мои враги, они причинили мне много зла, но… О, никогда, никогда! Если бы они умерли, я счел бы это милостью божьей, но ускорить их конец… Боже милосердный…

– Да, мой старый честный Лихтенбах, – сказала баронесса, глядя на него с презрением. – Да, вы рады принять дар Провидения, воплощенного для вас в баронессе Гродско, но не хотите показать, что направляете ее. Вечное лицемерие! Вы ничего не желаете, но все принимаете. Прекрасно… Ваша молитва будет услышана.

– Баронесса! Ради бога, не действуйте без моих инструкций!

– О, как вы встревожились! Вы напоминаете мне старика Тремона, когда я бралась за препараты… Бедняга! Он был так влюблен, так боялся за меня… «Не трогайте, это смерть!» – восклицал он в ужасе. А я старалась заполучить оттиск на воске ключа от того железного сундучка, взрыв которого оторвал руку Гансу и уничтожил тайну, в нем скрытую. Но кто-то хранит эту тайну, и я найду его…

– Сколько вам за это обещано? – поинтересовался Лихтенбах.

– Вы очень любопытны. Дело стоит того, чтобы им заняться. А пока выдайте мне сто тысяч франков.

Хозяин кабинета открыл ящик, отсчитал десять пачек банковских билетов и передал их баронессе.

– Благодарю. Но что вы скажете, Лихтенбах, если выяснится, что молодой Барадье – хранитель тайны Тремона?

Элиас вскочил как ужаленный.

– Как Марсель Барадье? Откуда эти мысли?

– Ха-ха-ха! Каннибал почувствовал запах жертвы! Вот вы и оживились.

– Баронесса, вы изводите меня…

– Да, это видно. У вас не бывает такого взгляда, когда вы стараетесь уверить меня в своей любви. Не правда ли, милый Лихтенбах, ненависть сильнее?

Тот промолчал. Неужели секрет, который они так стремились узнать, в руках сына его смертельного врага? Он бросился к баронессе:

– Что заставляет вас предполагать, что генерал доверил свою тайну Марселю Барадье?

– Они постоянно бывали вместе. Молодой человек работал в лаборатории с генералом, который, безусловно, ему доверял. Впрочем, Тремон однажды проговорился. Генерал никогда не выдал бы свою тайну мужчине – он был подозрителен, как лисица… Но после обеда, когда я смотрела на него с особым выражением, он испытывал какую-то потребность поразить меня своим талантом… Так он неосторожно разболтал много разных мелочей, которые при хорошей памяти составили довольно солидный документ.

– Значит, не все потеряно? Что же вы предполагаете делать, баронесса?