Последний ход за белой королевой - Олег Агранянц

Зазвонил телефон. Андропов бросил взгляд на маленький столик с телефонными аппаратами. Их было одиннадцать, различных цветов и размеров. Одни из них были устроены так, чтобы мигать, другие гудеть, а самые важные – звонить. Этот звонил. На нем, рядом с позолоченным гербом, была табличка: тов. Суслов М.А.

Аппарат был серого мышиного цвета, со звонком пронзительным, дребезжащим. «Как сам Суслов», – поймал себя на мысли хозяин кабинета. Он вздохнул и поднял трубку.

– Не оторвал от работы? – скрипучий голос с характерным оканьем был размерен. – Позвоню попозже.

Андропов знал, что Суслову можно сказать: «Извините, у меня совещание». Тот не обижался и звонил позже. Однако, решив, что откладывать неприятности на «потом» не следует, отчеканил:

– Текучка, Михаил Андреевич, текучка.

Спокойно, даже весело отвечая на вопросы о здоровье детей, жены, о себе, Андропов старался по тону собеседника догадаться, что тот ему приготовил.

– К нам не собираетесь, на Старую площадь?

Именно это меньше всего ему и хотелось услышать. «Сейчас попросит зайти», – подумал он. И тут же:

– Если выберете время, загляните ко мне.

* * *

Андропов любил здание ЦК партии. Больше двадцати лет назад, он, к удивлению для самого себя и коллег из МИДа, в один прекрасный день превратился из отставного посла, слоняющегося без дела по мидовским этажам, в заведующего отделом ЦК и занял кабинет на четвертом этаже с видом на памятник героям Плевны. С тех пор у него оставались теплые, домашние чувства к этому дому; теперь из окна своего кабинета Председателя КГБ ему был виден только краешек здания ЦК партии, и он частенько поглядывал на него.

Новый вход в ЦК со двора, для начальства, он не признавал и всегда просил подвозить себя к официальному подъезду. Большая тяжелая машина сделала круг у памятника Дзержинскому и плавно въехала в аллею со знаком «Въезд запрещен».

В последние годы он старался не смотреть на себя в зеркало: землистый цвет лица, тяжелые коричневые мешки под глазами – все это напоминало ему о болезни. Подчиненные знали об этом, и на пути от кабинета до машины зеркал не было. Но в старом лифте в ЦК висели большие зеркала. И здесь он проверял, как выглядит; надеялся на изменение к лучшему, но никогда не соблазнялся самоутешением.

Однако сегодня вроде бы все было неплохо. Он определял приближающийся приступ по походке; тогда она становилась грузной, и он с трудом передвигал ноги. Сегодня даже три крутых ступеньки у входа не показались ему высокими. И настроение было хорошее. «Сейчас испортит», – думал он, входя в приемную Суслова.

Седой, невзрачного вида секретарь сразу же пропустил его в кабинет.

– Не бережете себя, Михаил Андреевич, – весело начал он. – Ни в приемной, ни в коридоре «девятки» нет.

– От моего кабинета до улицы, до народа – только два охранника: секретарь да внизу, у входа, ваш сотрудник. Надо быть ближе к народу, к людям, ради которых мы с вами и трудимся.

«А ведь он говорит это всерьез», – подумал Андропов. – И вспомнил слова Брежнева, сказанные лет пять назад: «Мишка у нас последний живой марксист остался».

Суслов встал, подошел к гостю, пожал руку. Они сели в большие старые неудобные серые кресла.

В кабинете пахло лекарством. Это раздражало Андропова. Раздражали его и тяжелые, неопределенного цвета, выглядевшие полинявшими шторы, и старомодная лампа с ярко-зеленым стеклянным абажуром на письменном столе. Когда через полтора года Андропов станет хозяином этого кабинета, он сразу же распорядится на три дня открыть окна, поменять кресла, шторы, лампу. Он просидит здесь только шесть месяцев и уйдет этажом выше, в кабинет Генерального секретаря.

– Почему некоторые ваши товарищи помогают маоистам? – мягко и незлобно начал Суслов.

– Этого не может быть, – спокойно и твердо возразил гость.

– Вчера у меня был товарищ Хорхе дель Прадо. И он…

Андропов знал, что в Москве проходит совещание руководителей компартий стран Латинской Америки и все они уже побывали у Суслова. Был и Хорхе дель Прадо, секретарь компартии Перу.

Суслов вынул из стола небольшую записную книжку, перелистал несколько страниц.

– Недавно комиссия конгресса Перу опубликовала данные, касающиеся деятельности, связанной с наркотиками, бывшего руководителя национальной безопасности и помощника президента Владимиро Монтесиноса. Ваши люди имели с ним дело?

– Мы помогаем коммунистическим партиям, используя разные каналы, – уклончиво ответил Андропов.

– Чем вы конкретно помогали Монтесиносу?

– Наши люди закупили в Европе несколько химических лабораторий.

– Вы знали о происхождении денег, которыми он с вами расплатился?

– Да. Иногда мы получаем деньги, может быть, связанные с продажей наркотиков, кладем их в европейские банки и на них закупаем нужное нашим товарищем оборудование. Но на этот счет мы имеем согласие Центрального комитета.

– Я знаю, – кивнул головой Суслов.

Согласие действительно было. Раньше Хрущев был категорически против любых контактов с наркоторговцами. С Брежневым было проще. Он сразу же согласился.

– Что за лаборатории вы покупали?

– Обстановка в Латинской Америке меняется быстро. Возникают проблемы, каких раньше не было, – начал издалека Андропов. Он знал, что Суслов любит доскональный доклад. – Сейчас в Колумбии, Венесуэле и Перу происходит замена плантаций коки на опийный мак.

– Зачем? – удивился Суслов. – Насколько мне известно, в этих районах преимущественно употребляют кокаин. Кроме того, кокаин идет через Мексику в Америку. Зачем им менять кокаин на героин?

– Героин дороже.

– Они хотят составить конкуренцию героину из Азии?

– В перспективе да.

– И у них есть возможности?

– Да. Во-первых, они имеют в своем распоряжении целую армию левых повстанцев, которые защищают плантации опийного мака, лаборатории и дороги, по которым перевозятся наркотики.

– Только не называйте их левыми и армией. Это бандитские группировки.

– Но они держат под ружьем пятнадцать тысяч хорошо подготовленных людей и вооружены самым современным оружием.

– Вот еще один пример сращивания преступников с так называемыми левыми партизанами.

– Для многих в Латинской Америке это – партизаны, это – революционная армия.