Бикфордов час - Сергей Самаров Страница 44

Мне хотелось пить, но совсем не хотелось выпить. Я снял с пояса свою фляжку, пить много не стал, удовлетворившись двумя глотками, потом рот прополоскал и воду выплюнул. Теперь передо мной было несколько троп. И все они были протоптаны украинскими солдатами. Где-то у них должна располагаться вторая линия обороны вместе со штабами и различными воровскими подразделениями, официально занимающимися снабжением армии, а реально снабжением своих домов и семей, и мне желательно было бы обойти вторую линию стороной. Для этого я сошел с тропы и двинулся напрямую в лесок, расположенный, как мне подсказывала память, неподалеку. Там, за леском, должно находиться первое минное поле, оставленное когда-то ополчением. И потому была гарантия, что в лесочке вторая линия обороны не базируется. А базируется она скорее всего или в деревне, стоящей между расположением двух батальонов, и в этом случае командование того и другого батальона совместно использует жилые помещения деревни, или на недалеком пригорке, где легко было поставить палатки и даже подкопать землю так, чтобы палатки стояли не под уклон.

Так в принципе и оказалось. Индикатор оптической активности не зарегистрировал для меня никакой опасности. Я дошел до лесочка, «прошарил» тепловизором сначала его, потом перевел окуляры влево и обнаружил на том самом пригорке, что я заметил на карте, многочисленные палатки разного размера. В лесочке я нашел самые густые кусты, присел среди них и, подсвечивая себе слабым фонариком-зажигалкой, рассмотрел две карты, где были обозначены минные поля, когда-то оставленные отступающим ополчением Донбасса. Карты эти хранятся, видимо, до счастливого момента, когда ополчение начнет наступать. А наступать оно скорее всего начнет, как только даст начать военные действия противнику. Нарушение минских договоренностей киевской стороной будет на руку только ополчению, которое значительно усилилось в плане подготовки, тогда как украинская армия только много рапортует о том, какая она стала сильная, но, по данным разведки Донбасса и России, стала еще слабее и ни на что, кроме единовременного удара, рассчитывать не может. Ополченцам необходимо будет выдержать только первый удар, который может растянуться от силы на два-три дня, так как ресурсов на более длительный период у Украины просто нет. Потом начнется подготовленное контрнаступление, и украинские войска, как обычно, побегут. Кто спасаться, кто в «котлы», чтобы сдаться. Так уже было после прошлого нарушения Киевом перемирия. Но сейчас и в Донецке, и в Луганске обстановка совсем другая. Там сумели перестроить добровольческие батальоны в настоящую армию. Армия эта небольшая, но мощная и мобильная, хорошо управляемая…

* * *

Определив по карте свой дальнейший путь, я карты спрятал и без раздумий двинулся мимо минного поля. При этом мне предстояло пройти между этим полем и холмом, где стояли армейские палатки второй линии украинской армии. Там могли быть часовые с биноклями, и потому я не выключал индикатор оптической активности. И правильно, как оказалось, сделал. Индикатор скоро слабо запищал, подавая сигнал и указывая направление и дистанцию. Дистанция была предельно короткой – восемьдесят метров. Направление – прямо по курсу моего движения. Я вытащил свой бинокль и посмотрел. Там был часовой с биноклем. Но, судя по размерам и очертаниям, это был простой бинокль, не только без тепловизора, но даже без прибора ночного видения. Но смотрел часовой не в мою сторону, а в сторону большой палатки недалеко от края. Будь я диверсантом ополчения, при таких часовых я похозяйничал бы в этом лагере, «разобрался» бы с жителями и с содержимым многих палаток. Но с такими диверсантами я недавно только расстался, и потому передо мной встал единственный вопрос – что предпочесть, встречу с часовым или прогулку по расположенному рядом минному полю? Хотя у меня и была с собой карта этого минного поля, я все же не мог постоянно подсвечивать себе фонариком, чтобы определить каждую заложенную мину. Мой фонарик, при всей его слабости света и при обязательном прикрытии луча своим телом, мог быть все же замечен с любой из сторон, кроме самого минного поля. И пусть на крайних минах наверняка уже кто-то подорвался, и часть из них постарались снять украинские саперы. Полностью разминировать поле они не стали бы, считая поле естественной защитой лагеря второй линии обороны. Да и найти все мины даже с края едва ли смогли. И потому я выбрал первый вариант как наименее кровожадный. Ликвидация одного часового тоже не обойдется без крови, но в этом случае прольется его кровь. А на мине подорваться могу и я. Свою кровь я считал более ценной. И потому, взяв в руку стреляющий нож, двинулся в сторону часового. Он моего присутствия не слышал и был сильно увлечен тем, что рассматривал в бинокль. Даже меня любопытство проняло – что там может быть настолько увлекательным? Но для меня в данный момент существовала еще более увлекательная задача – неуслышанным подобраться к часовому как можно ближе. Чем я и занимался, стараясь не отвлекаться. И это мне удавалось благодаря увлекающейся натуре часового. Изначально я планировал подойти метров на двадцать и произвести выстрел из рукоятки стреляющего ножа. Однако, когда дистанция составляла уже не больше пятнадцати метров, я понял, что выполнять свои прямые обязанности, то есть лагерь охранять, часовой и не намеревается. То есть ему совершенно наплевать на меня. Настолько наплевать, что мне стало даже слегка обидно.

Я по натуре человек не мстительный, но обиды стараюсь не оставлять без ответа. И потому двинулся дальше. Я даже не полз, я просто передвигался «гусиным шагом», заходя часовому за спину. И зашел, выпрямился и тронул его за плечо.

– Извините, а где у вас здесь туалет? – переформатировал я фразу из известного всем фильма про приключения Шурика.

– Отстань, – ответил часовой, не повернувшись, но через десять секунд до него дошло что-то, и он, удивленно подняв брови, все же обернулся.

– Чего тебе?

– «Вам», а не «тебе»… Вежливости следовало учиться, молодой человек. Раньше учиться следовало, в детстве. Теперь уже поздно. – Я приподнял и слегка подтолкнул у него на плече ремень автомата, отчего оружие упало ремнем на согнутый локоть.

– А-а… – испуганно прохрипел часовой, так и не сообразив, кто посмел оторвать его от самого, может быть, важного действия в его короткой жизни, и я помог ему завершить хрип, ударив ножом в горло. Тратить на него пулю я не пожелал.

Часовой оказался живучим, как карась, с пробитым горлом умудрился даже руки вскинуть и ухватиться ладонями за лезвие ножа. Но это было его последнее, предсмертное движение, вызванное скорее испугом, чем разумом и жизнеспособностью. В результате чего я даже нож вытаскивать из горла сам не стал, но позволил телу упасть на тропу и «сняться» с ножа самостоятельно. Так кровь из горла меньше брызгает. При этом обе ладони часового оказались порезанными. Как я ни старался уберечься, его кровь все же испачкала мне штанину, и я вынужденно сделал шаг назад. Зато теперь я имел возможность понять, чем был так сильно увлечен часовой. Я поднял бинокль, уже свой, и рассмотрел палатку, что так часового интересовала. Палатка мерно подрагивала, и оттуда время от времени доносились женские стоны. Эти стоны я и раньше слышал, но старался не обращать на них внимания, потому что подкрадывался к часовому. А сейчас стоны стали громче, и не услышать их мог разве что лежащий у моих ног бывший местный часовой. А ведь он именно их, кажется, ждал. Украинская армия изволила развлекаться. Но я мешать развлечениям не желал, опустил бинокль, перешагнул через то, во что превратился часовой, и двинулся по тропе в обход горки. Теперь я уже шел быстрым шагом, тем не менее не выключая индикатор оптической активности, у которого запас аккумулятора на сутки работы. Этих суток мне с лихвой хватит на всю дорогу. А дальше я уже смогу аккумуляторы подзарядить. В родном доме! Зарядное устройство у меня с собой.