Двенадцать подвигов Рабин Гута - Алексей Лютый Страница 51

Впрочем, разбираться в тонкостях взаимоотношений между членами нашей экспедиции мне было некогда, поскольку больше приходилось смотреть на дорогу, чтобы, не дай бог, не вылететь на одном из крутых поворотов и не найти свой последний собачий приют где-нибудь на дне пропасти.

К счастью для Рабиновича (а что бы он один без меня делал?!), я был достаточно бдителен и сумел удержаться на трассе до того самого корявого деревца, возле которого во время нашей первой попытки прорыва и стояли врата в преисподнюю. Честно скажу, я немного струсил и, выскакивая из-за последнего поворота, слегка замедлил бег. Но, увидев перед собой совершенно чистое от всяких магических глюков пространство, не смог удержаться от радостного лая и вдвое ускорил бег. Проскочив то место, где прошлый раз висела шевелящаяся черная дыра, я остановился и посмотрел по сторонам, выискивая Мелию… Не поверите! Не найдя и признаков присутствия маленькой дриады, я почувствовал настоящее сожаление, но тут же отогнал его прочь. Вперед, Мурзик. Тебя ждут великие дела!

Я собрался броситься дальше, однако не тут-то было. Ваня Жомов, видимо, не желавший закончить свое путешествие в качестве начинки для стен параллельных вселенных, словно автолюбитель – жезл гаишника, воспринял мою короткую заминку как знак к немедленной остановке. Он так резко нажал на тормоза своего парнокопытного «харлея», что едва не вылетел из седла через руль. То есть через лошадиную голову с вытаращенными от удивления глазами.

Удержаться на спине кобылы Жомову удалось. Как и лошади – остановиться. Она застыла посреди узкой горной дороги и истошно завопила, покрывая неаккуратного жокея своим лошадиным матом. Ваня, словно Илья Муромец, поднес ладонь ко лбу, пытаясь высмотреть где-то вдали надуманную угрозу, и я невольно залюбовался им. Вот с кого памятник Петру Первому лепить нужно было. Прямо хоть кайло в зубы бери и статую из мрамора начинай выдалбливать! Вот только мои творческие настроения продолжались недолго.

Гомер, лихо правивший колесницей, по нашим дорогам не ездил и с сотрудниками ГИБДД не был знаком. Со мной на задержание ему ходить тоже не приходилось, поэтому в том, что огромная собака вдруг застыла посреди дороги, ничего предостерегающего он не увидел и, естественно, притормаживать колесницу не стал. А когда на дороге вместе со мной застыл и Жомов, тормозить античный катафалк было уже поздно. Единственное, что мог предпринять Гомер в сложившейся ситуации, это объехать статую Вани сбоку. Естественно, не с той стороны, где обочина дороги плавно переходила в бездонную пропасть. Ну, а с другой стороны стоял я!

Залюбовавшись застывшим омоновцем на каурой кляче, я заметил несущуюся на меня колесницу слишком поздно. Вы, наверное, слышали о том, что даже спящая собака успеет выскочить из-под колеса телеги, едва та тронется с места? Насчет телеги утверждать не берусь, но из-под колес дежурного «уазика» выскакивать приходилось. Правда, тогда было куда отскочить! А в этот раз с одной стороны высился нерушимый Жомов, а с другой – не менее неприступная скала.

Вы когда-нибудь пробовали залезть на отвесную стену, пользуясь только когтями и зубами? Правильно, и не стоит. Даже рехнувшемуся коту это не под силу. Не справился с такой задачей и я. Истошно вопя, я с перепугу попытался изобразить из себя альпиниста-экстремала, но ничего хорошего из этого не получилось. Забраться на скалу мне, конечно, удалось, но только до того места, куда доставали передние лапы и высохший вмиг нос. Это оказалось пределом моих талантов!

Орать матом на ошалевших лошадей, впряженных в колесницу, было абсолютно бесполезно. Скала тоже не хотела отодвигаться в сторону, и мне не оставалось ничего другого, как смиренно сесть на хвост и безропотно принять смерть под копытами взбесившихся кобыл. Что я и сделал. Оскалившись последний раз в жизни прямо в вытаращенные зенки одуревших лошадей, я грустно вздохнул и, сказав Сене последнее «прощай», закрыл глаза и прижал уши… Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… Ва-у-у!

Ничего не произошло.

Я посидел еще пару минут с закрытыми глазами, размышляя о том, как же сильно растягивается время в миропонимании приговоренного к смерти, но и после этого никаких неприятных ощущений не последовало. Тогда я подумал, что, наверное, уже умер. А если так, то я не прочь еще пару раз попробовать помереть. Стонов грешников слышно не было, поэтому я решил, что нахожусь не в аду. Мне стало интересно посмотреть, как выглядит рай, и я открыл глаза.

Открыл, и едва не поперхнулся – господи, и тут лошади! Мало того, что я из-за них помер, так они еще и в раю меня преследовать будут?! Протестую! Секретарь, занесите протест в протокол суда! Решив, что и на земле с меня парнокопытных было вполне достаточно, я угрожающе зарычал прямо в две лошадиные морды, роняющие вниз густые ошметки белой пены. Морды укоризненно посмотрели на меня глазами и сказали голосом Жомова:

– Мурзик, не рычи. Все нормально!

Конечно, нормально. Если в раю еще и лошади жомовскими голосами разговаривают, отправьте меня немедленно в ад! Решив срочно предъявить апелляцию господу богу, я осмотрелся по сторонам в поисках оного, но вместо милого старичка с нимбом на лысой макушке увидел ухмыляющуюся Ванину физиономию и его огромную лапищу, державшую взмыленных лошадей под уздцы.

Я потряс головой, стараясь прогнать навязчивый мираж, но он исчезать не хотел. Пришлось с этим смириться и признать, что я жив, из Эллады никуда не делся и все мои попутчики рядом. Причем, как один, уставились на меня с заинтересованно-сочувственным выражением на идиотских лицах… Что пялитесь, гады? Я же не голый!.. Впрочем, зачем возмущаться? Все равно никто не понимает.

Сеня, соскочив со своей клячи, пробрался ко мне, распихивая на ходу лошадей и повозки в разные стороны. По дороге он снова отвесил оплеуху несчастному Гомеру. Правда, на укоризненный взгляд Немертеи в этот раз внимания не обратил. Проснулся в нем наконец-то заботливый хозяин! Опустившись передо мной на корточки, Рабинович принялся аккуратно меня ощупывать. Я, конечно, понимал, что Сеня выискивает у меня переломы, но не поинтересоваться о том, не сменил ли Рабинович сексуальную ориентацию, я не мог. Жаль только, что шутка выстрелила вхолостую, поскольку среди присутствующих прямоходящих нормальный язык никто не понимал.

– Мурзик, ты как? – озабоченно поинтересовался Сеня.

Матерь собачья! Впервые обошелся без того, чтобы не начать строить из себя альфа-лидера. Я настолько от этого ошалел, что начал подумывать о возможном зачислении себя в последователи Анны Карениной. Правда, без отрезанных колесами конечностей и вспоротых животов. Так, просто проскочить перед поездом, и пусть он за меня снова поволнуется. Но паровозов в Древней Греции не водилось, поэтому пришлось отложить осуществление задуманного до более подходящих времен, а пока я просто лизнул Рабиновича в нос. На тебе, Сеня. Успокойся! Однако мой хозяин воспринял этот жест по-своему.

– Ты, рысак античный, – со злостью обернулся он к доисторическому поэту. – Посмотри, что с Мурзиком сделал. У него настолько психика повредилась, что он, как кутенок, со мной целоваться начал. Еще раз попробуешь на моего пса колесницей наехать, я тебе зенки своими руками выдавлю. Чтобы не только в колесницах ездить, ходить бы не смог!