Страдания Адриана Моула - Сью Таунсенд Страница 5

На кухне спросил у мамы, не напоминает ли ее сын Дастина Хоффмана. А она сказала:

– Если бы, котик.

4 мая, вторник

Ну ни фига себе. Мама ходит без лифчика, и груди у нее теперь как переваренные в бульоне яйца. Я бы на ее месте не носил такие куцые футболки. Стыдоба, в ее-то преклонном возрасте, тридцать семь лет как-никак.

5 мая, среда

Ответил на странный телефонный звонок. Снял трубку, только “алло” успел сказать, а в трубке женский голос, настырный такой:

– Из больницы беспокоят. Вы записаны на пятницу, миссис Моул. В четырнадцать ноль-ноль вас устроит?

Я пискнул, что устроит. А тетка продолжает шпарить, будто робот:

– Вы проведете у нас два часа. За это время вас осмотрят два врача и юрист, специализирующийся именно на вашей проблеме, миссис Моул.

Я пискляво-препискляво выдавил:

– Спасибочки.

– Будьте добры, принесите анализ мочи. В баночке. Убедительно просим, миссис Моул, в маленькой баночке, а не в трехлитровом пузыре.

– Ладно, – каркнул я.

Тетка, кажется, растрогалась, сюсюкать начала:

– Ну-ну, миссис Моул, успокойтесь. Все будет хорошо, мы вам поможем. Да, и не забудьте об оплате. Сорок два фунта за первую консультацию.

– Не, не забуду – просипел я.

– Итак, ждем вас в пятницу ровно в два часа дня. Просьба не опаздывать. – И отключилась.

Что все это значит? Мама ведь даже не заикнулась о болезни. Какая такая “проблема”? Какая такая больница?

6 мая, четверг

Вечером по радио слушал передачу про то, как можно стать миллионером. Вернее, миллионершей, но это неважно. Какая-то зануда (фамилию не запомнил) распиналась, что заработала кучу денег на книжках. Оказывается, тетки обожают читать про врачей и электронщиков. Решил попробовать. Лично мне миллион фунтов не помешает. Миллионерша та с радио сказала еще, что автору женских романов без приличного псевдонима не обойтись. После долгих размышлений я решил назваться Адриенной Шторм. И с ходу накатал полстраницы.

Адриенна Шторм

СТРАДАНИЯ ПО ВУЛЬВЕРХЭМПТОНУ

Медные в крапинку, циничные глаза Джейсона Уэстморланда оглядели террасу. Как же он устал от острова Капри. Как истосковался по Вульверхэмптону.

Джейсон хрустнул оставшимися пальцами, поднес к глазам и придирчиво рассмотрел их. Несчастный случай с цепной пилой положил конец его блестящей карьере электронщика. Теперь в его жизни не было места любимым микрочипам, и в сердце отныне зияла черная дыра тоски. Чтобы заткнуть ее, он и отправился в путешествие, нырнул в океан наслаждений, но ничто не могло вычеркнуть из памяти непорочный образ Гардении Фэзерингтон – пластического хирурга из больницы св. Бупа, что в его родном Вульверхэмптоне.

Джейсон страдальчески скривился, сморгнув скупые слепящие слезы…

7 мая, пятница

Вечером наведались в супермаркет “Сейнсбери”. Родители еще дома как сцепились насчет феминизма, так и в машине не унялись. Отец круто завернул насчет того, что феминизм плохо сказывается на объеме маминого бюста:

– На кой ляд мне твое самосознание, Полин? Может, оно и растет, зато грудь вон уже на два дюйма усохла.

– Какого хрена ты мою грудь приплел? – окрысилась мама. Помолчала немножко и говорит: – А как личность я разве не выросла, Джеймс?

– Дудки, Полин. Совсем наоборот. Вот перестала носить шпильки и сразу уменьшилась.

Клевая шутка. Мы с папой, конечно, посмеялись. Но не очень долго – заметили, как мама на нас зыркает. У нее бывает такой взгляд! Прямо испепеляющий. Потом мама отвернулась к окну, и в уголках ее глаз блеснули слезинки.

– Если бы у меня была дочка, – прошептала она. – Было бы с кем поговорить.

– Святые угодники! Не заводи эту бодягу, Полин, – пробурчал папа. – Хочешь сообразить еще одного Адриана? С меня и этого хватит.

Они ударились в воспоминания, так что битый час только и разговоров было что про мое счастливое детство. Предков послушать, у них не ребенок родился, а Дэмьен из “Омена” (5).

– А все этот чертов доктор Спок виноват. Если б не его дерьмовые советы, Адриан таким бы не стал, – заявила мама.

Тут уже у меня терпение лопнуло.

– Каким таким? – Напросился, называется.

– А кто полдня с толчка не слезает? – Это родная мама!

И родной отец туда же. Добил лежачего:

– Жмот ты, парень, редкий. И на книжках своих долбаных сдвинутый.

Я так и отпал. Как это говорится? “Лишился дара речи”. Потом все-таки собрался с силами и постарался придать своему голосу небрежно-веселый тон:

– Вам, значит, хотелось бы другого сына? Интересно, какого?

Пока они расписывали своего идеального сыночка, мы успели весь “Сейнсбери” обойти, очередь в кассу отстоять и до машины добраться.

Мне открылась вся горькая правда.

Отцу подавай такого наследника, чтоб играл стальными мускулами, семь раз в неделю развлекался на вечеринках, болтал на всех языках мира, чтоб глаз родительский радовался при виде его широкоплечей фигуры и здорового румянца на щеках без прыщей и чтоб он всегда снимал при дамах шляпу. Папин идеал должен ходить с ним на рыбалку и без умолку сыпать шутками. У него должны быть золотые руки и страсть чинить древние ходики. И он должен с пеленок мечтать о военной службе. Голосовать только за консерваторов, а жениться на порядочной девушке из хорошей, обеспеченной семьи. И обязан стать владельцем собственной компьютерной фирмы в Гилдфорде.

Ну а мама спит и видит сыночка с тонкой душой и по-мужски немногословного. Мамин любимчик ходил бы в школу для вундеркиндов. Он с малолетства покорял бы женщин и обаял гостей остроумными разговорами. Любая одежда на нем сидела бы шикарно, и даже под дулом пистолета он не позволил бы себе дискриминации по половому, возрастному или расовому признаку. (Его задушевным другом стала бы дряхлая бабуленция родом с африканского континента.) Мамин идеал непременно заполучил бы оксфордскую стипендию, цитадель британской науки пала бы к его ногам, и потом без него не обходился бы ни один выпуск “Кто есть кто”. Он бы благородно отказался от теплого местечка в парламенте, покинул родину и возглавил победоносную революцию негров Южной Африки. После чего с триумфом вернулся домой, где первым среди мужчин сподобился бы места главного редактора “Ребра Евы”. Этот тип вращался бы только в самых высших кругах. И беспрекословно вращал бы вместе с собой свою родительницу.

Я молча нес свой крест. Даже не пикнул, пока они вываливали на меня всю эту бредятину. А под конец с достоинством сказал: