ИнтерКыся. Возвращение из рая - Владимир Кунин Страница 21

— О’кей!.. — сказал Сокс.

А Пилипенко в это время говорил:

—...весь жар своей души, весь трепет своего сердца я отдавал на благо...

— Пошел!!! — скомандовал мне Сокс.

Он спрыгнул вниз со своего высокого стульчика, а я взлетел наверх, на его место. Сделали мы это совершенно одновременно. Даже встретились в воздухе!..

И когда Пилипенко открыл глаза, на месте Сокса ОН УВИДЕЛ МЕНЯ!!!

Я сидел точно так же, как Сокс, — мордой к нему, в упор глядя ему в глаза.

Пилипенко не мог оторвать от меня взгляда и закрыть рот. Он так и стоял — с широко распахнутой пастью и отвисшей нижней челюстью. И от него за версту воняло «Столичной», выпитой перед банкетом, скорее всего в отеле.

В его медово-липком и гладком вранье возникла тревожная, тяжелая, как булыжник, пауза. Весь Банкетный зал Белого дома с недоумением смотрел на Ивана Афанасьевича Пилипенко, а я в это время МЫСЛЕННО И НАСТОЙЧИВО ВНУШАЛ ЕМУ: «НЕ ОТВОДИ ГЛАЗА В СТОРОНУ. СМОТРИ НА МЕНЯ, ПИЛИПЕНКО, ВНИМАТЕЛЬНО СМОТРИ... СОСРЕДОТОЧЬСЯ НА ТОМ, ЧТО Я БУДУ ТЕБЕ ГОВОРИТЬ, СЛУШАЙ МЕНЯ ВНИМАТЕЛЬНО!»

Пилипенко согласно попытался кивнуть мне головой, но вместо кивка у него получился какой-то нелепый рывок подбородком...

— Ты чё, Иван Афанасьевич?! — испуганным шепотом спросил его Васька и проследил за мертвенно-неподвижным взглядом Пилипенко...

И ТОЖЕ УВИДЕЛ МЕНЯ!!!

— А-а-а!!! — в ужасе коротко всхлипнул Васька и сам зажал себе рот двумя руками.

— Врача!.. Вызовите доктора!.. — вскрикнул кто-то.

«Рано, — сказал я Клинтону. — Никакого врача!»

И Президент поднял руку, призывая всех к тишине.

«СМОТРИ НА МЕНЯ, ПИЛИПЕНКО, — говорил я, вкладывая в свой посыл все свои силы, всю свою волю, всю мощь моего существа, дарованного мне Природой. — ТЫ МЕНЯ УЗНАЕШЬ? ВГЛЯДИСЬ В МОЕ РВАНОЕ УХО, В МОИ ШРАМЫ НА МОРДЕ... УЗНАЛ?»

Вино у Пилипенко мелко выплескивалось из бокала — так у него тряслись руки!.. Не отрывая от меня глаз, он с трудом закрыл рот (мне даже показалось, со скрипом!..) и дрожащим голосом, все еще не веря своим глазам, выдавил из себя вслух:

— Вы... Господин фон Тифенбах из Мюнхена?..

Когда Банкетный зал услышал, как Пилипенко назвал меня «господином фон Тифенбахом», по столам пошел гул.

— Нет, нет! — громко возразил тот старый Конгрессмен из-за дальнего стола. — Это не Фридрих фон Тифенбах. С фон Тифенбахом мы кончали Гарвард. Я его хорошо помню... Этот Кот на Фридриха не похож!.. Они просто приятели.

«НЕТ, Я НЕ ФОН ТИФЕНБАХ ИЗ МЮНХЕНА, — неслышно, но явственно сказал я Пилипенко. — Я НАПОМНЮ ТЕБЕ, КАК ТЫ САМ КОГДА-ТО НАЗВАЛ МЕНЯ, КОГДА ОТЛАВЛИВАЛ В ЛЕНИНГРАДЕ, НА ГРАЖДАНКЕ, НА ПУСТЫРЕ, САЧКОМ, ПОМНИШЬ?.. ТЫ СКАЗАЛ ТОГДА, ЧТО Я — КОТЯРА ТОГО САМОГО ЖИДА, КОТОРЫЙ В ГАЗЕТЫ ПИШЕТ!»

Я заметил, что Васька тоже ВОСПРИНЯЛ МОЙ ГИПНОТИЧЕСКИЙ ПОСЫЛ и стал тихо сползать под большой круглый стол, прикрываясь скатертью...

Но на него никто не обращал никакого внимания. Глаза всех сидящих в Банкетном зале, всей охраны, всех официантов были прикованы только к Пилипенко и ко мне.

Все понимали, что у меня с Пилипенко происходит какой-то диалог, но меня, кроме Пилипенко и Васьки, НЕ СЛЫШАЛ НИКТО. А ответы Пилипенко — СЛЫШАЛИ ВСЕ!

«ВСПОМНИЛ? — спросил я, и Пилипенко снова попытался мне кивнуть. — А ТЕПЕРЬ ПРОДОЛЖАЙ СВОЮ РЕЧЬ О ПРАВАХ ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ, НО ТОЛЬКО СО ВСЕМИ ПОДРОБНОСТЯМИ!»

Нет, Пилипенко был Человеком неслабым! Сил у него было невпроворот. Вон куда смог даже забраться — В ДУМУ! Но сейчас во мне сил было побольше...

«ГОВОРИ!!!» — приказал я ему.

И Пилипенко продолжил свою речь абсолютно с той же фразы, на которой остановился, увидев меня:

—...весь жар своей души, весь трепет своего сердца я отдавал наиболее гуманному способу УМЕРЩВЛЕНИЯ Кота, Кошки или Собаки!.. С Котом — попроще. Его просто засовываешь в мешок, желательно коленкоровый, чтобы он не мог тебя оцарапать когтями, а потом сквозь мешок сворачиваешь ему голову. Только хрустнет — и ладушки!.. С Собаками — сложнее. С риском для собственной жизни Собаке приходится просто перерезать глотку... Это если их брать на шкурки... А если для науки, то везешь в институт на Васильевский остров — никакой мороки, сдаешь их в лабораторию и получаешь бабки. Копейки, клянусь вам! Вы просто не представляете себе, как плохо у нас сейчас с наукой! Ой, что я говорю?!

«НЕ ОТВЛЕКАЙСЯ, ИДИОТ!» — подхлестнул его я.

Переводчики молотили как бешеные! Американцы не могли отвести испуганных глаз от разговорившегося Ивана Афанасьевича, а все наши сгорали от стыда так, что мне их даже жалко стало. Наверняка там были и очень неплохие ребята. Особенно было жалко Посла. Они-то уедут, а ему тут оставаться!.. А тут еще все наши с надеждой смотрели на него.

— Депутату плохо! — решительно сказал Посол. — Он не понимает, что говорит!..

«ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ПИЛИПЕНКО? ТЫ ВСЕ ПОНИМАЕШЬ?» — спросил я.

— Как это я «не понимаю»?.. — обиделся Пилипенко на Посла. — Прекрасно я понимаю!.. В институте так мало платили, что на бензин для «Москвича» не хватало... А вот уже там, в науке, их убивали всего одним укольчиком...

«ТЕПЕРЬ РАССКАЖИ ПРО ШКУРКИ, ПРО ШАПКИ...» — приказал я ему.

— А чего? Хорошо выделать шкурку Кота — дело, я вам скажу, очень даже тонкое!.. Пока Кота обдерешь, еще так наеб... Извиняюсь! Намучаешься... Здесь что важно? Мездру не попортить! Иначе никто у тебя на Калининском рынке эту шкурку не купит. Считай, деньги на ветер! А мы...

Неожиданно в мозгу Пилипенко произошел не замеченный мной поворот, и он ласково сказал:

— Наша забота о «меньших наших братьях», как правильно сказал наш уважаемый Посол, не знает границ, не имеет границ, и поэтому те семьдесят пять мильонов долларов, обещанные нам нашими братскими организациями Америки, будут огромным подспорьем для всего нашего общего дела — защиты прав домашних Животных!

«НЕ ОТВЛЕКАЙСЯ, СВОЛОЧЬ, — сказал я ему. — ТЕПЕРЬ ПРО ШАПКИ!»

— А шо «про шапки»? Шо «про шапки»?! — сварливо отмахнулся от меня Пилипенко. — Вы чё себе мыслите, что на шапках можно было много заработать?! Я их шил, эти шапки? Да ни в жисть! Мое дело было маленькое — поймать Кота или Пса, умертвить его, шкуру аккуратненько содрать, храни Господь, мездру не попортить, выскрести ее до кондиции, потом на специальные распялочки, а сушить тоже — наука целая: пересушишь — она, шкура вот ихняя, к примеру...

Пилипенко показал сначала на меня, потом посмотрел на семью Президента Клинтона, поискал глазами Сокса, не увидел его и, льстиво улыбаясь президентскому столу, продолжил:

— Или, к примеру, вашего Котика, мистер Президент... Ежели их шкурки на распялочках пересушить — они же ломкие станут, хрупкие... Какая же из них шапка? Еще и морду могут набить за такие шкурки. Это я к примеру говорю...