Вечера с мистером Муллинером - Пелам Вудхаус Страница 14

По получении немедленно приезжай Уиддрингтон-Мэнор визитом неопределенный срок точка Сожалению обстоятельства требуют невинного обмана двоеточие по прибытии помни запятая ты мой поверенный и приехал обсудить со мной важные семейные дела точка Объясню подробно запятая когда увидимся запятая но будь уверен запятая мой милый мальчик запятая я не просил бы запятая не будь это абсолютно необходимо точка Не подведи меня точка Привет Уэбстеру точка.

Кончив читать это таинственное послание, Ланселот поглядел на Глэдис, подняв брови. К несчастью, большинству художников присущ некоторый материализм, толкающий их делать нехорошие выводы из подобных телеграмм, и Ланселот не был исключением из правил.

– Старикан пропустил лишнего, – был его вердикт.

Глэдис – женщина, а потому более возвышенная духовно – не согласилась.

– По-моему, – сказала она, – больше похоже на то, что он спятил. Зачем ему понадобилось, чтобы ты изображал адвоката?

– Он обещает объяснить подробно.

– А как вообще притворяются адвокатами?

Ланселот задумался.

– Адвокаты сухо покашливают, это я знаю твердо, – сказал он. – И еще, думается, они часто прижимают кончики пальцев друг к другу и говорят о процессе Корона против «Биггс лимитед», о вчинении исков, о совершении неправомерных актов и тому подобном. По-моему, у меня получится неплохо.

– Ну, если ты решил поехать, так начинай практиковаться.

– Разумеется, решил, тут нет никаких сомнений, – сказал Ланселот. – У дяди Теодора большие неприятности, это ясно, и мое место рядом с ним. Если все пройдет хорошо, возможно, я успею нагреть его до того, как он увидит Уэбстера. Примерно сколько нам потребуется, чтобы пожениться с удобствами?

– По меньшей мере пять сотен.

– Учту, – сказал Ланселот, сухо покашливая и прижимая кончики пальцев друг к другу.

Ланселот уповал, что по прибытии в Уиддрингтон-Мэнор первым, кого он там встретит, будет его дядя Теодор, который объяснит все подробно. Однако когда дворецкий проводил его в гостиную, там находились только леди Уиддрингтон, ее матушка, миссис Пултни-Бенкс, и ее кот Перси. Леди Уиддрингтон протянула ему руку для пожатия, миссис Пултни-Бенкс кивнула из глубины кресла, в котором сидела, укутанная шалями, но когда Ланселот направился к коту Перси с целью дружески почесать его за правым ухом, тот холодно и злобно покосился на него уголком глаза и, чуть попятившись, точно рассчитанным взмахом лапы со стальными когтями содрал дюйм кожи с его ладони.

Леди Уиддрингтон чопорно выпрямилась.

– Боюсь, вы не понравились Перси, – сказала она сухо.

– Они все понимают, они все понимают! – таинственно объявила миссис Пултни-Бенкс. Несколько секунд она в задумчивости продолжала вязать и считать петли, а потом добавила: – Кошки умнее, чем мы думаем.

Вне себя от боли, Ланселот не сумел даже сухо кашлянуть. Он рухнул в кресло и обозрел маленькое общество слезящимися глазами.

Впечатление у него сложилось самое неблагоприятное. Миссис Пултни-Бенкс выглядела коконом из шалей, но леди Уиддрингтон ничем не маскировалась, и Ланселоту очень не понравилась ее внешность. Владелица Уиддрингтон-Мэнора была одной из тех каменноглазых, целеустремленных, облаченных в твид женщин, монополия на которых словно бы принадлежит сельской Англии. Она приводила на ум королеву Елизавету Тюдор, какой та, вероятно, была в пору своего расцвета. Исполненная решимости, опасная особь. Он не мог понять, как даже общая симпатия к кошкам могла привлечь его дядю к подобной бабище.

Ну, а Перси был чистейшей язвой. Оранжевый телесно и чернильно-черный душевно, он растянулся на ковре, дыша высокомерием и ненавистью. Ланселот, как я уже упоминал, относился снисходительно к крутым котам, но свойственная Уэбстеру буйность была веселая, беззаветная, по-свойски хвастливая. Уэбстер принадлежал к тем котам, которые готовы ринуться с басистыми воплями и проклятиями, чтобы оспорить у соперника право на владение тухлой сардинкой, но подлой злобности в нем не было ни на грош. Перси же, наоборот, несмотря на свою ухоженную внешность, был подлым и ожесточенным. В душе у него не звучала музыка, и способен он был только на коварство, гнусные хитрости и грабежи. Было легко вообразить, как он вылакивает молоко больного котеночка.

Постепенно боль от раны утихла, но сменилась душевной тревогой. Ланселот ясно видел, что эпизод этот отнюдь не расположил к нему обеих дам. Обе смотрели на него с подозрением и неприязнью. Атмосфера стала ледяной, и разговор продолжался судорожными толчками. Ланселот испытал невыразимое облегчение, когда удар гонга напомнил, что пора переодеться к обеду, и позволил гостю ускользнуть в отведенную ему комнату.

Он завершал завязывание галстука, когда дверь отворилась и вошел епископ Бонго-Бонго.

– Ланселот, мальчик мой! – сказал епископ.

– Дядя! – вскричал Ланселот.

Они обменялись крепким рукопожатием. С их последней встречи миновало четыре года, и Ланселот был поражен переменой в епископе. Тогда, в милой старой резиденции при соборе, дядя Теодор был благодушным здоровяком, носившим свое облачение со щеголеватым достоинством. А теперь он словно как-то съежился. Вид у него был измученный и затравленный. Ланселоту он напомнил кролика, удрученного тяжкими заботами.

Епископ подошел к двери. Открыл ее и выглянул в коридор. Потом закрыл дверь, вернулся на цыпочках и опасливо сказал вполголоса:

– Ты приехал, мой дорогой мальчик, благодарю тебя.

– Ну конечно, я приехал, – весело ответил Ланселот. – У вас неприятности, дядя Теодор?

– Величайшие, – ответил епископ, переходя на еле слышный шепот. На секунду он умолк. – Ты ведь познакомился с леди Уиддрингтон?

– Да.

– Значит, ты поймешь мою тревогу, если я скажу тебе, что только неусыпная бдительность может помешать мне попросить ее руки.

Ланселот охнул:

– Но почему вас тянет на такой опрометчивый поступок?

Епископ содрогнулся.

– Нисколько не тянет, мой мальчик, – сказал он. – Я меньше всего хотел бы этого. Суть, однако, в том, что леди Уиддрингтон и ее матушка желают, чтобы я это сделал, а ты, несомненно, заметил, что они сильные, решительные женщины. Я боюсь худшего.

Он, шатаясь, добрел до кресла и рухнул в него, весь дрожа. Ланселот смотрел на него с сочувственной жалостью.

– Когда это началось? – спросил он.

– На пароходе, – ответил епископ. – Ты когда-нибудь плавал по океану, Ланселот?

– Пару раз в Америку.

– Ну, это совсем другое, – задумчиво сказал епископ. – Трансатлантическое плавание длится недолго и обходится без тропических лунных ночей. Но и ты, наверное, заметил, что соленый воздух вызывает особое отношение к противоположному полу.