Невероятные приключения факира, запертого в шкафу ИКЕА - Ромен Пуэртолас Страница 12

Возле суданского города Селима семеро друзей пересекли приграничную зону между Суданом, Ливией и Египтом. Оттуда проводники-египтяне отвели их в Ливию, сперва в Эль-Куфру на юго-востоке, потом в Бенгази на севере. Дальше они отправились в Триполи, где жили и работали восемь месяцев. Как-то ночью они пустились в авантюру – сели на корабль вместе с другими шестьюдесятью пассажирами, чтобы добраться до берегов маленького итальянского острова Лампедуза. Карабинеры арестовали их и поместили в тюрьму в городе Калтанисетта. Контрабандисты помогли им выбраться оттуда, упрятали их понадежнее, а потом потребовали у их семей выкуп. Тысячу евро – астрономическую сумму. Община собрала деньги и заплатила за них шестерых, но не за Хасана, который так и не смог выйти на волю. Заложники были отпущены и посажены на поезд, который шел из Италии в Испанию. Они оказались в Барселоне, думая, что это город на севере Франции, провели там несколько дней и, только когда сели на поезд в Эксагон, а точнее, в Париж, поняли свою ошибку. Короче говоря, у беглецов ушел почти год, чтобы нелегально проделать то расстояние, которое обычный пассажир может преодолеть за одиннадцать часов комфортабельного полета.

Вуираж и его приспешники болтались затем три дня в столице, прежде чем сесть в поезд, идущий в Кале, – их последний этап на пути в Великобританию. Они пробыли там десять дней, им помогали большей частью представители Красного Креста, дай Аллах им здоровья, приносили еду и нашли пристанище. Именно таким образом полиция и узнаёт примерное число беженцев, собравшихся в этой зоне. Красный Крест выдал двести пятьдесят порций в обед? Значит, здесь по меньшей мере двести пятьдесят нелегальных иммигрантов.

Для полиции они были нелегалы, для Красного Креста – люди, брошенные на произвол судьбы. Такая двойственность очень выбивает из колеи, трудно жить, испытывая внутри себя этот дикий страх.

Этой ночью, около двух часов, они вскочили в грузовик, пока тот двигался черепашьим шагом в веренице машин, въезжающих в туннель под Ла-Маншем.

– Вы хотите сказать, что прыгнули в грузовик на ходу? – воскликнул Аджаташатру, как будто это был единственно важный момент в этой истории.

– Да, – ответил Вуираж своим низким голосом, – проводник открыл дверь металлическим прутом, и мы залезли внутрь. Водитель, наверное, даже не заметил.

– Но ведь это опасно!

– Опасно оставаться в нашей стране. Нам нечего терять. Думаю, тебе тоже.

– Ну нет, вы ошибаетесь, я не нелегал, у меня нет ни малейшего намерения попасть в Англию, – стал возражать индиец. – Я же сказал вам, я факир, это очень почетная профессия, я оказался заперт в этом шкафу, когда измерял его в магазине. Я приехал во Францию купить новую кровать с гвоздями…

– Кончай пороть чушь! – перебил его африканец, который не верил ни единому слову из абракадабры, рассказанной индийцем. – Все мы в одной лодке.

– В одном грузовике, – поправил индиец шепотом.

* * *

Тогда между двумя попутчиками, которых, казалось бы, должно было разделять все, начиная от дверцы шкафа, но в результате соединила судьба, завязался поучительный разговор. Возможно, для беженца было проще раскрыть душу перед дверью этой маленькой импровизированной исповедальни, в кузове переваливающегося со стороны на сторону грузовика, чем глядя в лицо другому человеку, который мог выказать свое отношение к нему, нахмурив брови или опустив ресницы. Как бы то ни было, он стал рассказывать индийцу все, что накопилось у него на душе с тех пор, как однажды он решил пуститься в долгое опасное путешествие. Незнакомые чаще всего пользуются исключительным правом выслушивать исповеди других первых встречных.

Тогда Аджаташатру узнал, что даже если Вуираж уехал из своей страны, то вовсе не с банальной целью купить кровать в знаменитом мебельном магазине. Суданец оставил семью, чтобы попытать счастья в «далеком прекрасном краю», как ему нравилось говорить. Единственной его ошибкой было то, что он родился не на том берегу Средиземного моря, там, где, как две неразлучные болезни, расплодились нищета и голод, разъедая и разрушая все на своем пути.

Политические катаклизмы в Судане привели страну к полному экономическому маразму, что вынудило самых крепких мужчин ступить на тернистый путь эмиграции. Но, оказавшись не на своей земле, даже самые сильные становились уязвимыми, превращались в отданных на заклание животных с потухшим взором. Вдали от дома все они становились испуганными безутешными детьми, если дело принимало плохой оборот.

– Тогда сердце громко стучит в груди, – резюмировал Вуираж, ударив себя по грудной клетке так сильно, что Аджаташатру было слышно даже внутри шкафа.

Сердце громко стучит в груди каждый раз, когда грузовик замедляет ход, каждый раз, когда он останавливается… От страха, что тебя, скрючившегося за штабелем коробок или сидящего в пыли среди ящиков с овощами, обнаружит полиция. Как унизительно! Ведь даже у беженцев есть своя гордость. Лишенные имущества, паспорта, личности, наверное, гордость – единственное, что у них оставалось. Поэтому они уезжали в одиночку, без жен и детей. Чтобы те не видели их такими. Чтобы помнили большими и сильными. Всегда.

И внутренности раздирал не страх быть избитым, нет, ведь на этом берегу Средиземного моря не бьют, а страх, что отправят назад, в ту страну, откуда ты бежал, или, и того хуже, в незнакомую страну, потому что белым было наплевать, куда они вас зашвырнут, главное, чтобы вы не остались у них. Черные вечно устраивают беспорядки. И эта депортация была больнее, чем удары палок, которые, по сути, калечат только тело, но не душу. Это невидимый шрам, но он не заживает, и нужно научиться с ним жить – жить снова, выживать.

Потому что раз они решили, то будут стоять до конца.

Все средства хороши, чтобы в один прекрасный день оказаться в «далеком прекрасном краю». Даже если в Европе с ними не хотят делиться пирогом. Вуираж, Кугри, Базель, Мохаммед, Ниджам, Амсалу – шесть из сотен, пытавших счастье до них или после. Это всегда были те же мужчины, те же сердца, бившиеся в изголодавшейся груди, но тем не менее в странах, где всего было вдоволь – домов, машин, овощей, мяса и воды, – одни считали, что люди брошены на произвол судьбы, а другие – что они преступники. С одной стороны гуманитарные организации, с другой – полиция. С одной стороны те, кто принимает их, ни о чем не спрашивая, с другой – те, кто, даже не предупредив, отправляет назад. Да, на вкус, на цвет… И Вуираж повторил, что невозможно жить в таком двойственном положении, с этим страхом в животе, никогда не зная, на кого нарвешься.

Но игра стоила свеч.

Они бросили все, чтобы отправиться в страну, где, как они надеялись, им дадут возможность работать и зарабатывать, даже если ради этого им придется проглотить немало дерьма. Это все, о чем они просили, – пусть им дадут глотать дерьмо с той минуты, когда их здесь примут. Найти достойную работу, чтобы можно было посылать деньги семье, чтобы у их детей больше не было этих вздувшихся, твердых, как мячи, но при этом совсем пустых животов. Чтобы все они выживали под солнцем, чтобы не было мух, которые липнут к губам, после того как присасывались к коровьим задницам. И пусть это не понравится Азнавуру, [22]но и под солнцем нищета не менее ужасна.