Невероятные приключения факира, запертого в шкафу ИКЕА - Ромен Пуэртолас Страница 11

Несколько раз он был уже готов выйти и во всем признаться. Возможно, это лучше, чем позволить себя пихать и везти в неизвестном направлении. К тому же темнота и громкие непонятные французские голоса за стенкой действовали на него депрессивно.

Однако Аджаташатру все выдержал.

И несколько минут спустя это себя оправдало. Он больше ничего не слышал и не чувствовал. Правда, он решил было, что умер. Но боль, которую почувствовал, ущипнув себя в бок, подтвердила, что это не так, по крайней мере пока еще не умер, и что его просто бросили в тишине и сумерках на произвол печальной судьбы. Тогда он попытался выйти из шкафа, но не смог. Отчаявшись и выбившись из сил, он, должно быть, впал в полубессознательное состояние.

Теперь громкие голоса не умолкали. Индийцу показалось, что он различал пять. Но это было не очевидно, все они звучали одинаково торжественно и приглушенно, словно из загробного мира. Одно было ясно: это были другие голоса, не те, что в магазине. Они говорили очень быстро и изъяснялись на каком-то языке, полном звукоподражаний, отрывистых, резких звуков и казавшемся ему знакомым. «Арабский язык, на котором говорят негры», – подумал индиец.

Один из мужчин расхохотался. Словно пружинный матрас заскрипел под пылкими телодвижениями любовников.

Не зная, кому принадлежат эти голоса – друзьям или недругам, факир затаил дыхание. К друзьям он причислял всех, кто не возмутился бы, найди они его в этом шкафу. К врагам – всех остальных: работников ИКЕА, полицейских, потенциальную покупательницу шкафа, потенциального мужа потенциальной покупательницы, который, вернувшись с работы, найдет в своем новом шкафу индийца в носках.

Он с трудом глотал, пытаясь увлажнить рот слюной. Губы у него слиплись, словно кто-то намазал их клеем. Внезапно его охватила ужасная паника: ему казалось, что еще страшнее, чем если его найдут живым, умереть в этом шкафу из дешевого листового железа.

Во время представлений в своей деревне Аджаташатру мог неделями не есть, сидя в позе лотоса внутри ствола священного фикуса, как это делал две тысячи пятьсот лет назад основатель буддизма Сиддхартха Гаутама. Он позволял себе лишь роскошь принимать пищу раз в сутки, в полдень: винты, шурупы и прочие ржавые гвозди, которые деревенские жители охотно несли ему в виде приношений. В мае 2005 года его затмил пятнадцатилетний подросток по имени Рам Бахадур Бомжам, почитатели которого уверяли, что он уже полгода не ест и не пьет. Телевидение всего мира заинтересовалось самозванцем, забыв про Аджаташатру, сидевшего внутри своего дерева.

На самом деле наш факир был гурманом и не мог и дня прожить без еды. Каждый вечер после захода солнца он задергивал полог своей палатки, раскинутой перед фикусом, и шел подкрепиться припасами, которые приносил ему его кузен Рибасмати (произносите: рис-басмати), соучастник многих его трюков. Что же касается винтов и болтов, они были сделаны из угля, что, конечно, малоприятно для поглощения, но лучше для пищеварения, чем настоящие стальные гвозди, пусть даже ржавые.

Но Аджаташатру никогда еще не приходилось поститься, сидя в шкафу, в двойном дне которого не было бы припрятано съестное. Возможно, он выдержал бы, если бы его к этому принудили. Однажды врач из Кишанйогура заявил ему, что средний человек, факир он или нет, не может прожить без пищи больше семидесяти двух часов, иначе говоря, трех дней.

Разумеется, прошло всего пять часов после того, как он ел и пил в последний раз, но этого индиец не знал. В темноте шкафа он потерял всякое представление о времени. И поскольку в данный момент ему хотелось пить, его ипохондрическое состояние, плохо совместимое с функциями факира, подсказывало ему, что, возможно, он уже провел взаперти больше предначертанных семидесяти двух часов и что продолжительность его жизни подходит к концу, как догорающая свеча.

Если доктор говорил правду, индиец должен был срочно что-то выпить. Невзирая на дружеские или враждебные голоса за стенкой, наш герой снова попытался открыть дверь шкафа, чтобы выбраться наружу. Это был вопрос жизни и смерти. Но снова его усилия оказались тщетными. Его слабые, узловатые руки, в отличие от рук суперменов из болливудских фильмов, не могли сломать дверцы шкафа, не важно, будь то шкаф ИКЕА или нет.

Наверное, он действовал слишком громко, потому что голоса внезапно стихли.

Аджаташатру снова затаил дыхание и ждал с широко раскрытыми глазами, хотя вокруг была кромешная тьма. Но, увы, он находился не на сцене в стеклянной клетке, наполненной водой и прикрытой плотной крышкой, которая давала возможность дышать, едва опускался занавес. Он задержал дыхание только на несколько минут, а потом задышал, будто конь захрапел.

Он услышал удивленные крики за стенкой, потом раздались звуки: консервная банка падает на железный пол, люди суетятся.

– Не уходите! – крикнул он, стараясь как можно лучше произносить слова по-английски.

После короткого молчания чей-то голос спросил его на том же языке, кто он такой. Акцент был очень типичный. Это, без сомнения, негр. Хотя из шкафа, погруженного во мрак, все могли казаться черными.

Индиец знал, что должен быть начеку. Африканцы чаще всего анимисты и тогда одушевляют все, что им попадается, как в «Алисе в Стране чудес». Если он не скажет им правды, они наверняка подумают, что имеют дело с говорящим шкафом, и стремглав убегут из этого проклятого места, а вместе с ними исчезнет и единственный его шанс выбраться отсюда живым. Он еще не знал, что эти люди не анимисты, а мусульмане, и что, находясь в грузовике, они не могли взять ноги в руки и пуститься наутек, даже если бы им этого сильно захотелось.

– Хорошо, если вы спрашиваете, меня зовут Аджаташатру Кауравы, – начал индиец, стараясь использовать самый оксфордский из своих английских акцентов (у шкафа не могло быть такого прекрасного произношения). – Я из Раджастана. Вы, наверное, не поверите, но меня заперли в шкафу, пока я его измерял в большом французском, вернее, шведском магазине. У меня нет ни воды, ни еды. Не могли бы вы сказать, где мы находимся?

– В грузовике, – ответил голос.

– В грузовике? Ничего себе! И мы что, едем?

– Да, – ответил другой.

– Странно, я ничего не чувствую, но верю, если вы говорите, впрочем выбора у меня нет. А можно спросить, куда мы едем, если позволите?

– В Англию.

– По крайней мере, мы надеемся, – добавил другой голос.

– Вы надеетесь? А можно спросить, что вы делаете в грузовике, если вы не совсем уверены в маршруте?

Какое-то мгновение голоса говорили на родном языке. Через несколько минут более зычный, более громкий голос, наверняка главного из них, вступил в разговор и ответил на вопрос.

* * *

Он сказал, что его зовут Вуираж (произносите: Вираж), что все они из Судана и их в грузовике шестеро: Кугри, Базель, Мохаммед, Ниджам и Амсалу (произносите, как вам заблагорассудится). Хасан, которого арестовала итальянская полиция, в перекличке не участвовал. Всемером примерно год назад они покинули свою страну, точнее, город Джуба, в нынешнем Южном Судане. С тех пор они пережили эпопею, достойную лучшего романа Жюля Верна.