Охотники за охотниками. Хроника боевых действий подводных лодок Германии во Второй мировой войне - Йохан Бреннеке Страница 63

Они помогли мне подготовить торпеду в кормовом отсеке и заложить взрыватель. Мы вынуждены были работать в легководолазных дыхательных аппаратах, в полной темноте, и координировать наши действия было делом нелёгким. Мы извлекли вертушку из торпеды и вставили на её место другой взрыватель.

– Теперь, – сказал я, – наступает сложный момент. Мы должны остаться на борту. Понимаете, друзья, мы должны находиться на борту в момент взрыва. Если мы в это время окажемся в воде, это будет означать верную смерть.

Рядом с торпедой мы сложили дополнительные заряды. И вот настал роковой момент. Запал с шипением загорелся. Так будет продолжаться девять минут.

Это были самые длинные минуты в моей жизни. Ни один из нас не промолвил ни слова, лишь то и дело мы поглядывали друг на друга. Другие двое стояли, держась за леерные стойки. Я стоял у ограждения боевой рубки, неплотно прислонившись к нему. Одновременно я держался за поручень, окружавший ограждение. Колени у нас немного дрожали. Шесть минут… семь… восемь… 21, 22, 23, 24 секунды…

Столб пламени вырвался из лодки, и одновременно раздался умопомрачительный грохот. Мне показалось, что меня подкинуло к небу, хотя на самом деле палуба 500-тонного корабля подпрыгнула на несколько сантиметров. Нас совершенно оглушило. Мы как будто смотрели немой фильм. Мы увидели, как куски металла кормовой части взлетели в воздух, потом почувствовали, что лодка стала тонуть, вначале медленно, затем все быстрее. Скоро все мы трое оказались в воде и поплыли, разгребая толстый слой горючего, вытекшего из разорвавшихся топливных систерн. Я оглянулся и убедился, что мы хорошо поработали.

Мы в полном молчании плыли к берегу. Через некоторое время я крикнул на берег. Никакого ответа.

– Куда эти черти подевались? – сказал я сердито. – На грунт, что ли, залегли или в плен попали, или что?

Наконец всё-таки раздался чей-то голос, а когда мы подплыли к берегу, некоторые повели себя совсем не по-моряцки – бросились к нам и стали обнимать и поздравлять, как героев.

– А какого дьявола вы, негодяи, не отвечали, когда я вам кричал? – с деланным негодованием полюбопытствовал я.

– Нам… мы не думали, что это вы, – наконец неуверенно проговорил один из подводников.

– То есть?

– Мы думали, это кто-то ещё, господин командир, и не хотели выдавать себя, укрылись.

– Мы не думали, что вы остались живы, – с радостной непосредственностью добавил другой.

Приближался рассвет. Взошедшее солнце осветило картину, достойную быть запечатлённой на плёнку, но нам она не доставляла радости.

– Что будем делать, командир?

– Первым делом уничтожить всю секретную документацию – вахтенный журнал, записи радиообмена и так далее.

Это было легче сказать, чем сделать. Пока этого не делал, не знаешь, как трудно сжечь до конца толстую книгу. Одни пошли жечь документы в яме, другие разошлись на наблюдательные посты. Вскоре один из них прибежал, глубоко дыша от волнения.

– Идут!

– Кто?

– Англичане! Три корвета, самолёт.

В это время мы услышали гул самолёта. Мы молнией спрятались в укрытия, отрытые утром нашими ребятами, потом стали выглядывать из-за скал и камней и наблюдать за происходящим.

Самолёт сбросил несколько бомб на изуродованную лодку. Корветы, – как мы после узнали, это были эсминцы «Хайасинт» и «Харлем» и корвет «Вулонгинг» («Wolonging»), – немного поупражнялись в стрельбе. Возможно, они думали, что мы ещё на лодке. Несколько срикошетивших снарядов пролетели над нашими головами.

В британских военных коммюнике этот фейерверк был отпразднован как потопление подводной лодки. [40]

Очевидно, взрывы и шум разбудили береговую охрану, ибо, после того как снова всё стихло и британцы удалились, появился марокканец в испанской форме. Он вышагивал с устрашающим кремнёвым ружьём в руках с таким видом, будто предводительствовал целой армией.

Он выкрикнул нам, что мы его пленники, и стал так размахивать своим мушкетом, что мы взаправду занервничали.

– Заберите пугач у этого неуравновешенного господина.

Это было немедленно исполнено. Наш марокканец дрожал и ругался на своём непонятном языке, но что он хотел сказать, мы поняли. В конце концов, чтобы избежать неприятных инцидентов, мы вынуждены были связать его.

Потом мы отправились в трудное и скучное путешествие по каменистой бездорожной местности. У многих из команды не было обуви на ногах, и им пришлось порвать рубашки и замотать ноги. После трёх недель пребывания в стальном цилиндре мы подставили наши жёлто-зелёные лица под яркое африканское солнце.

Несколько часов спустя появился испанский офицер, и кое на каком французском мы смогли объясниться. Он весьма вежливо пригласил нас следовать за собой в форт. Не стану утверждать, что это сильно расходилось с нашими желаниями, потому что мы вовсе не хотели погибнуть от жажды, и если мы собирались добраться до дома, то хорошо, что первой остановкой на этом пути будет его форт. Испанский офицер даже пообещал мне дать возможность помыться пресной водой, так как я был с ног до головы грязный и покрытый нефтью. На солнечной жаре дизельное топливо щипало и жгло кожу, и одна мысль о возможности помыться помогла мне преодолеть испытания этого трудного марша.

Мы совершенно измотались. Некоторых пришлось тащить на себе.

Но когда-нибудь оканчивается даже самый долгий марш, и мы в конце концов добрались до вполне средневековой крепости, а я смог помыться.

Я мечтал о красивой ванне из фарфора и сверкающем освежающем душе и с трудом поверил своим глазам, когда меня отвели в маленькое строение, какие можно увидеть в деревенских дворах. Не хватало только окошечка в форме сердца. Я увидел сверху под крышей воронку, к ней вела приставная лестница.

«Хорошо, что я в дороге не знал, какая ванна меня ожидает», – подумал я.

Нам дали по полведра на брата. По полведра!

И даже эти полведра лились на нас такой тонкой струйкой, словно это была не вода, а самое дорогое оливковое масло. Мои самые яркие воспоминания об этом периоде временного интернирования связаны, тем не менее, с этим испанским гостеприимством.