Охотники за охотниками. Хроника боевых действий подводных лодок Германии во Второй мировой войне - Йохан Бреннеке Страница 62

Тот факт, что я вошёл в контакт с противником и он проводит учения несколько дней, вселял в меня надежду, что у меня ещё появится возможность атаковать его. И всё-таки было обидно, что у меня под носом ходят такие великаны, как «Формидабл» и «Илластриес», а я не могу ничего поделать. А узнать их я узнал, потому что у нас были их силуэты.

И на второй день мне не повезло. А на третий я не смог даже подобраться к ним.

Наконец после всех этих долгих и бесплодных дней я решил, что надо что-то положить в карман, прежде чем возвращаться на базу. И я поразил два эсминца – один по правому, другой по левому борту, залпом четырёх торпед, по две на каждого.

В Гибралтаре зашевелилась противолодочная оборона. Мы были так близко к нему, когда я стрелял, что было видно многое из происходящего на Скале.

Я под водой пошёл под прикрытие африканского берега. Эсминцы забегали над нашей головой во все стороны. Глубинные бомбы посыпались десятками, но все – не ближе мили от нас. Люди в лодке широко улыбались – впервые за весь поход.

После того как над Северной Африкой и узкой полосой пролива опустилась ночь, я всплыл. Батареи нуждались в подзарядке, но больше всего нам нужен был глоток свежего воздуха.

Стояла прекрасная звёздная ночь. Вокруг царило спокойствие. Ни силуэта, ни шума самолёта. Я передал вахту и велел держать курс на Мелилью на африканском побережье, а сам пошёл вздремнуть. В тот момент, мне казалось, наши радары были для меня важнее вперёдсмотрящих.

Внезапно тишину ночи разорвали два взрыва. Лодку тряхнуло. Я спрыгнул с койки.

Тут раздался третий взрыв. Лодка встала на дыбы. Раздались звуки бьющегося стекла, вырубился свет. Воцарилось столпотворение, неописуемый хаос. Полопались трубопроводы, повыскакивали из своих гнёзд металлические пайолы палубы.

Бросившись в центральный пост, я попал ногой между двух трубопроводов, сорвавшихся со своих мест. Чем больше я старался высвободить ногу, тем больше её, казалось, зажимало. Люди, бежавшие в центральный пост из первого отсека, натыкались на меня, старались протиснуться, и оттого меня ещё больше зажимало. В темноте они, конечно, не видели меня, и тем более не видели, что перед ними командир. Отчаянная ситуация требовала отчаянных мер, и мне приходилось довольно грубо отбиваться от объятий моих усердных друзей и делать соответствующие высказывания насчёт того, что я о них думаю, и в кратких выражениях объяснять, что я тоже спешу на работу.

Наконец восстановилось подобие порядка, я сумел с посторонней помощью вытащить ногу и броситься в боевую рубку и далее – на мостик.

Выскочив на мостик, я был встречен адским рёвом. Как мне показалось, верхняя вахта чему-то радовалась. Вахтенный офицер показал рукой вперёд влево, и я успел увидеть исчезающий в волнах вражеский самолёт.

Оказывается, пока мы там думали, что лодка тонет, верхняя вахта сбила самолёт. Люди увидели близкий силуэт, открыли огонь и попали!

– Всем наверх! – крикнул я.

Нас побило здорово. Даже дизеля встали. Лодка стала почти грудой металла. Потом я услышал, что произошло.

Третья бомба упала на волосок от борта лодки и затем взорвалась на глубине 15-20 метров под нами. Никто из нас внизу, я думаю, не заметил особенно, как нас приподняло взрывом, но когда лодка пошла вниз, да ещё в неё попала вода из выросшего после взрыва и обрушившегося на неё столба воды, я и подумал: «Вот оно. Вот как оно бывает, когда тебя топят».

На одном хромом дизеле мы попытались продолжить путь к берегу. Я надеялся, что мы сможем пройти у прибрежных скал и спрятаться под маскировкой из брезента и за скалами.

– Если этот парень не воспользовался радио, – сказал кто-то, – то они, может, и не пришлют другой самолёт.

– Пришлют! – возразил я. – Это парень ведь улетал не навечно. Как только время выйдет, из его эскадрильи пошлют ещё кого-нибудь – выяснить, что с ним случилось.

Второй самолёт, как и положено, появился. И довольно скоро. Первый лётчик явно послал сигнал, прежде чем атаковать. Второй самолёт обошёл нас на весьма почтительном расстоянии.

Вода, попавшая в лодку, попала и в аккумуляторные батареи, и они стали выделять хлор. В лодке остались лишь – надев дыхательные аппараты – те, чьё присутствие там было предельно необходимым, остальные поднялись на верхнюю палубу. Рулевой также сидел внизу, потому что управление наверху вышло из строя, а я выкрикивал ему с мостика команды насчёт курса. Получалось лучше, чем я ожидал, но всё-таки шли мы несколько извилисто.

Самолёт не собирался оставаться пассивным наблюдателем. То и дело появлялись всплески огня. Мои ребята сгрудились за боевой рубкой и кружили вокруг неё. Когда самолёт появлялся с левого борта, они уходили на правый борт, потом возвращались обратно, и так далее. Я не мог поверить своим ушам: мои ребята завели песню – о двух влюблённых. Вот так-то! Причём название и слова как нельзя лучше подходили к ситуации: в песне говорилось о парочке, катающейся на каруселях.

Вот так вела себя команда. Левый борт… нос… правый борт… корма… И снова вокруг рубки, и снова… Пели даже те, кто испугался – а может, и громче других. Но это было здоровое пение. А что и как они поют…

Мы шли прямо на высокие скалы у берега, где море пряталось в глубокой тени. Если бы нам удалось забраться в эту тень, думал я, мы чувствовали бы себя немного побезопаснее. И наконец мы добрались туда, наконец-то спрятались от глаз этого небесного наблюдателя.

Какая там надежда! С самолёта стали бросать осветительные ракеты, как раз над местом, где мы укрылись. Скрываться было больше негде. Мы прошли вдоль берега с четверть мили. До рассвета ещё целый час. А там что-то должно случиться. Как только рассветёт, появятся несколько самолётов, а то и кораблей, и разнесут нашу калеку в клочья.

Тем временем механик инспектировал повреждения. Вряд ли он мог чтонибудь отремонтировать. Вот если бы укрылись где-нибудь под берегом, замаскировались на несколько дней, тогда ещё мы, может быть, и смогли бы чтонибудь сделать. А так…

Но случай спас нас от дальнейшей головоломки на эту тему. Потому что пока мы обсуждали, что да как, лодка, идя на среднем ходу одного дизеля, наскочила на подводный риф и села на него, да так, что, как мы ни старались сдвинуть её с места, у нас ничего не выходило.

Покинуть свою «U-617» – это было одно из самых трудных решений в моей жизни. Она была большой и отважной. Но другого выхода я не видел.

Первое, что я сделал, – отправил почти всех на берег. Поскольку я считал, что задача по подготовке лодки к уничтожению и подрыву заряда лежит исключительно на мне, то приказал затем и всем остальным оставить лодку. Раздались протесты. Некоторые попросились остаться на борту, вызвались выполнить работу за меня, и таких было немало. В конце концов я был вынужден отдать официальный приказ всем покинуть лодку. Мой старпом и главный из старшинского состава не подчинились приказу. Они настаивали на том, что я один не справлюсь с этой работой и они должны помочь мне.