Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов - Генрих Эрлих Страница 56

— Взвод! Занять места! — крикнул Юрген, силясь перекричать артиллерийскую канонаду.

Фридрих вкатился в комнату со своей трубой, с которой он ни на миг не расставался, быстро выглянул в окно и тут же рухнул на пол. Просвистела пуля, — давно не слышали, впилась в потолок.

— Как остальные? — спросил Юрген.

— Рванули по местам.

— Как дела? — повторил вопрос Юрген.

— Нормально. Почти все живы. Минус три.

— Наши? — Юрген еще не привык к взводу и выделял солдат своего старого отделения, они были своими, они были лучшими.

— Все.

— Отлично.

Юрген прислушивался к шуму танков, оценивая их передвижение. Вот они подъехали к их сгоревшим товарищам, начали объезжать их…

— Начали! — крикнул он, вскочил, прижавшись к стене, и, почти не прицеливаясь, дал очередь.

Это сразу сбило спесь с русских. Думали, что мы уже все! Думали, что возьмете нас голыми руками! А вот хрен вам! Получайте! Юрген стрелял короткими очередями, прижимая русских к земле. Справа раздался один громкий выстрел, второй, загорелся русский танк. Так держать, Фридрих! Мы им еще покажем!

Но танки с возросшим упорством пытались прорваться на улицу. Русские автоматчики залегли и били прицельно по окнам. Казалось, что они заранее договорились, кто в какое окно будет стрелять, Юрген переполз к одному окну, к другому, везде свистели пули, да так, что не высунуться. Но надо. Он поднялся и вновь принялся бить короткими очередями, пока не расстрелял весь магазин.

Потом переместился к другой стороне окна, приподнялся, окинул взглядом дом напротив: как там дела у товарищей из третьей роты? В окне прямо напротив Юргена стоял Фрике и стрелял с рук из пулемета. Юрген впервые с Орловской дуги видел командира батальона в бою. Но обстоятельства того боя стерлись из памяти, остались только воспоминания, как они извлекали Фрике из-под рухнувшего дерева, а потом несли его несколько десятков километров до самого Орла. Да и что он тогда понимал в войне?! Это теперь он мог оценить, кто как сражается. Фрике держался почти образцово, смело, но не безрассудно, ситуацию оценивал быстро, все замечал, вот и Юргена заметил, чуть кивнул головой, стрелял расчетливо и экономно, только гибкости в фигуре не хватало, но это было, наверно, возрастное или сугубо офицерское.

Один русский танк все же дополз до их подъезда и прежде, чем его забросали гранатами, успел два раза выстрелить из пушки по входным дверям. Двери были хорошие, но не такие, чтобы выдержать выстрелы почти в упор. Снаряды разметали баррикаду, которую они сложили за дверями. Ну, теперь жди гостей!

Но русские не спешили врываться в дом, они, похоже, вообще не собирались этого делать. Они возобновили обстрел дома из гаубиц и танков, намереваясь разрушить его до основания. В глубине комнаты в доме напротив появился Фрике, он махал рукой вдоль по улице и что-то кричал. Юрген показал рукой вверх. Фрике несколько раз энергично кивнул головой и пропал.

— Отходим! — крикнул Юрген.

На лестнице он столкнулся с поднимавшимся снизу Вортенбергом.

— Подполковник Фрике передал сигнал об отходе, — доложил Юрген.

— Хорошая новость, Вольф, — с облегчением в голосе сказал Вортенберг, — я только что отдал аналогичный приказ.

Потянуло дымом, это разгоралась мебель, из которой они соорудили баррикаду за входной дверью. Солдаты поспешно поднимались вверх по лестнице.

Юрген обошел все квартиры второго этажа, распахивая двери и криком призывая солдат. Никто не откликался, здесь были только мертвые. Третий этаж был пуст. На четвертом раздавались стоны. Сюда, в задние комнаты одной огромной квартиры, сносили раненых.

Вортенберг полагал, что это самое безопасное место в доме, этому было много причин. Одна из них заключалась в том, что на этом этаже не было немецких солдат. Но русские били по всем окнам, невзирая на то, есть там стрелки или нет. Один из тяжелых снарядов разнес внутреннюю стену и засыпал одну из комнат с ранеными осколками кирпича и металла. Это месиво разбирали два бледных писаря, пытаясь отыскать хоть одного выжившего. Лежавшим в соседней комнате повезло чуть больше, если им вообще повезло. Выстрелы русских пока не достигли их, ими занимались два санитара и фрау Лебовски.

— Командир батальона отдал приказ об отходе, — сказал Юрген, быстро оценив ситуацию, — все уже на крыше.

Как оказалось, не все. За спиной Юргена раздалось громкое топанье. Брейтгаупт, определил Юрген. Если принять, что лицо Брейтгаупта могло выражать эмоции, то сейчас оно выражало легкое беспокойство. При виде Юргена оно вернулось к обычной каменной неподвижности.

Фрау Лебовски закончила бинтовать плечо одному из раненых, завязала аккуратный бантик, поднялась на ноги.

— Я готова, — сказала она.

— Раненые, — нерешительно сказал один из санитаров. — Мы оставим их здесь?

— Да, — жестко ответил Юрген, давая понять, что сейчас нет времени для объяснений и обсуждений.

— Но кто-то должен остаться с ними, — вступил все же в разговор второй санитар, — до прихода русских.

— Не вы, — еще более жестко сказал Юрген, кинув быстрый взгляд на их форму без нашивок, — вы — штрафники, вы не сдадитесь в плен! Эй вы там! — крикнул он писарям. — Быстро сюда! Остаетесь за санитаров, — сказал он представшим перед ним писарям. — При появлении русских — руки вверх и никакой самодеятельности. Это приказ, — добавил он на всякий случай.

Отходить с батальоном, прыгая под огнем по крышам, или ждать появления безжалостных русских в горящем доме было одинаково опасно, смертельно опасно. Им ничего не оставалось, кроме как покорно выполнить приказ. Они не могли даже сбежать, нахождение рядом с ранеными давало им хоть какой-то шанс.

Через пять минут Юрген был уже на чердаке, еще через пять стоял на крыше соседнего здания и принимал на руки неловко спрыгивающую фрау Лебовски. Все было медленно, чертовски медленно, не так, как когда он шнырял здесь налегке. Да уж, груза они тащили порядочно, все свое имущество, все имущество батальона. Ночью в аэропорту, забивая подсумки и ранец боеприпасами, Юрген, как и все, в который раз перебрал свой ранец и бездонный вещевой мешок на предмет чего бы выбросить. Кроме русских валенок, которые честно прослужили ему две зимы, больше ничего не нашлось, не было у него ничего лишнего, ненужного. Смена белья, пара носков полотняных и пара шерстяных, крепкие армейские ботинки, толстый свитер и тонкая фуфайка, камуфляжная куртка, непромокаемая накидка, одеяло, форменное кепи, полотенце, миска-ложка-кружка, бритвенный набор, записная книжка и книжка уставов — все это наполняло только половину его мешка.

Так они и прыгали с крыши на крышу: Красавчик с автоматом, пулеметом и мешком сменных стволов и снаряженных пулеметных лент, Фридрих с длинной трубой панцершрека и ящиком гранат на плече, минометчики с минометами, артиллеристы с ящиками мин для младших братьев-минометчиков, ездовые без лошадей, но с казенной упряжью и с позаимствованными у раненых автоматами, санитары со связками фаустпатронов, фрау Лебовски с санитарными сумками и Брейтгаупт с ее чемоданом, который он с молчаливой решимостью забрал из рук Юргена.