Империя солнца - Джеймс Грэм Баллард Страница 50

— «Amatus sum, amatus es, amatus est…» [47]Повторяя перфект, Джим заметил, как от разбитых самолетов побежали китайцы-старьевщики. Кули, работавшие на починке взлетно-посадочной полосы, также кинулись врассыпную, бросая наземь корзины с камнем. С парового катка соскочил голый по пояс японский солдат и побежал к зенитной огневой точке: установка уже пришла в движение и шарила стволами по небу. На пагоде Лунхуа уже сверкнула серия вспышек, как будто японцы, устроив по случаю визита заморских гостей праздник, принялись благочестиво рвать петарды. Звук одинокой пулеметной очереди рассыпался над летным полем, тут же потонув в жалобном вое сирены. Тревогу подхватил клаксон на караульной вышке лагеря Лунхуа, и его пронзительная скороговорка еще долго пульсировала у Джима в голове.

Перспектива воздушного налета была многообещающей, и Джим уставился в квадрат неба сквозь разрушенную крышу актового зала. По шлаковым дорожкам лагеря метались интернированные. Мужчины и женщины, только что дремотно, словно пациенты психиатрической клиники, медитировавшие на крылечках бараков, лезли теперь, отпихивая друг друга, в двери, матери перегибались через подоконники первого этажа, чтобы поднять и спрятать в комнатах детей. Не прошло и минуты, как лагерь опустел, и Джим один остался на балконе разрушенного актового зала — дирижировать воздушным налетом.

Он напряженно вслушивался в тишину, уже подозревая, что тревога оказалась ложной. Воздушные налеты начинались с каждым днем все раньше и раньше, по мере того как американцы переносили базы своей авиации все ближе к китайскому побережью со стороны Тихого океана, а китайцы — своей, из Центрального Китая. Японцы стали теперь настолько нервными, что пугались каждого облачка на горизонте. Над рисовыми делянками летел двухмоторный транспортный самолет, экипаж которого явно даже и не подозревал о царившей внизу панике.

Джим вернулся к латыни. И в тот же миг огромная тень промелькнула над актовым залом и понеслась по земле, все дальше, к лагерному ограждению. Верхний этаж пагоды Лунхуа весь зарябил огоньками, как рождественская елка, выставленная на праздник перед шанхайским универмагом «Синсиер компани». Ничуть не испугавшись, «Мустанг» пошел прямо на зенитную вышку, и грохот его работающих пулеметов потонул в реве другого «Мустанга», который пронесся над рисовыми полями к западу от лагеря. За ним следом шел третий, так низко, что Джим мог заглянуть в кабину сверху. Он увидел летчиков и опознавательные знаки на фюзеляжах, запачканных перегоревшим маслом из выхлопа. Над лагерем пролетели еще два «Мустанга», и мощная воздушная волна сорвала с крыши барака рядом с блоком G несколько листов ржавого кровельного железа. В полумиле к востоку, между лагерем Лунхуа и рекой, заходила со стороны моря вторая эскадрилья американских истребителей, так низко, что бегавшая по заброшенным рисовым делянкам тень билась прямо под брюхом у каждого самолета, а сами самолеты то и дело пропадали из виду, прячась за погребальными курганами. Они взяли чуть вверх, перелетая через периметр аэродрома, и снова прижались к земле, поливая огнем стоящие возле ангаров японские самолеты.

Над лагерем стала рваться шрапнель, и тени от белых облачков родничками запульсировали на земле между бараков. Над актовым залом с сухим оглушительным треском разорвался снаряд, мигом превратив воздух в монолитную ледяную глыбу. С обломков крыши наверху рухнули потоки цементной пыли, засыпав Джиму спину и плечи. Размахивая учебником, Джим принялся считать разрывы и сразу насчитал дюжину. Интересно, знают ли американские летчики, что в лагере Лунхуа сидит Бейси, и с ним другие моряки-американцы? Всякий раз, заходя на атаку на аэродром, американские истребители до последней минуты прятались за трехэтажными зданиями бывших общежитий, несмотря на то что японские зенитки вынуждены были из-за этого вести огонь по лагерю и несколько заключенных уже были убиты осколками и шальными пулями.

Но Джим был рад, что «Мустанги» подошли так близко. Он наслаждался каждой заклепкой на их фюзеляжах, и пулеметными гнездами в обводах крыльев, и радиаторами на брюхе, которые, с точки зрения Джима, перенесли туда исключительно для того, чтобы достичь предельной стильности силуэта. Джим искренне восхищался японскими «Хаяте» и «Зеро», но «Мустанги» были истинными «кадиллаками» воздушных битв. Он совершенно задохнулся от восторга и не мог кричать, но в меру сил махал снующим туда-сюда под плотным пологом шрапнельных разрывов пилотам своей латинской книжкой.

Первые звенья истребителей уже прошли над летным полем. Их силуэты, ясно различимые на фоне многоэтажек Французской Концессии, быстро удалялись в сторону Шанхая, чтобы вот так же, на бреющем полете, атаковать доки и морскую авиабазу в Наньдао. Но зенитные батареи вдоль взлетно-посадочной полосы не прекращали огня. Небо было сплошь расчерчено «кошачьими колыбельками» трассеров, светящиеся нити пересекались, сплетались между собой и снова расходились в стороны. Средоточием фейерверка была пагода Лунхуа, парившая над клубами дыма, который поднимался от горящих ангаров, — ее орудия держали над аэродромом непроницаемую стену заградительного огня.

Джим еще ни разу не видел такого масштабного воздушного налета. Над рисовыми полями между лагерем Лунхуа и рекой заходила на цель вторая волна истребителей, за которой вплотную шла эскадрилья двухмоторных истребителей-бомбардировщиков. В трехстах ярдах к западу от лагеря один из «Мустангов» вдруг резко дал крен вправо. Потеряв управление, он скользнул в сторону и задел крылом насыпь заброшенного канала. Самолет волчком завертелся над рисовыми делянками и развалился в воздухе на части. Потом был взрыв, стена разом вспыхнувшего керосина, сквозь которую Джим увидел горящую фигурку пилота, все еще пристегнутого к креслу. Оседлав раскаленные добела обломки своей машины, он прошил насквозь кроны деревьев у лагерной ограды, — отломившийся кусочек солнца, которое по-прежнему полыхало над окрестными полями.

Еще один подбитый «Мустанг» вывалился из строя своего звена. Волоча за собой длинный шлейф дыма, он резко пошел в небо, сквозь белые подушечки шрапнельных разрывов. Пилот явно пытался уйти подальше от аэродрома, но, как только его «Мустанг» начал терять высоту, он перевернул машину вверх брюхом и спокойно вывалился из кабины. Почти тут же раскрылся парашют, и летчик круто пошел к земле. Его горящий самолет сам собой вернулся в правильное положение, протянул над пустыми полями густую полосу дыма, а затем рухнул в реку.

Пилот одиноко повис в тихом летнем небе. Его боевые товарищи ушли на Шанхай; серебристые фюзеляжи зарябили и тут же потерялись среди отблескивающих на солнце окон многоэтажек во Французской Концессии. Глухой рокот моторов стих вдалеке, и вместе с ним замолкли зенитки. К западу от летного поля над каналами тихо падал второй парашютист. В растревоженном воздухе плыл густой запах перегоревшего масла и смазочно-охлаждающей эмульсии. По всему лагерю осели маленькие смерчики из листьев и сухих насекомых, чтобы всплескивать кое-где, в последних отзвуках воздушных волн от исчезнувших за горизонтом «Мустангов».

Два парашютиста падали на погребальные курганы. По окружной дороге уже мчался, выбрасывая из-под капота клубы пара, грузовик со взводом японских солдат в кузове — чтобы убить летчиков. Джим вытер пыль с учебника и стал ждать винтовочных выстрелов. Светящееся гало от взорвавшегося «Мустанга» все еще стояло над каналами и рисовыми делянками. На несколько минут солнце спустилось пониже к земле, чтобы выжечь из полей смерть.