Флотская богиня - Богдан Сушинский Страница 40

— При одной из машин двух охранников с винтовками видел. А дезертиры — они любят пограбить, но очень не любят пальбы. Трусливые, словом.

Майор тут же приказал водителю увезти женщин в центр села, полагая, что там те окажутся в большей безопасности.

— Нападать на большую колонну с охраной шайка вряд ли осмелится, — объяснил он свое решение. — Мы же устроим на нее засаду и, в случае чего, немедленно придем вам на помощь. Машину загоните в какую-нибудь усадьбу, чтобы не привлекать внимания к ней, и замаскируйте, обязательно предупредив охрану о возможном нападении.

Анна Жерми наотрез отказалась садиться в машину. Майор попытался уговорить ее, однако, улучив момент, Смолевский вполголоса обронил:

— Бессмысленное занятие. Пусть остается. У нее имеется пистолет, а стрелок Бонапартша — отменный. И вообще поймите вы, что наша Жерми — настоящий боец.

— Это вы — об Анне Альбертовне?! — не сумел скрыть своего удивления особист и, пораженный сообщением штабс-капитана, тут же угомонился — дескать, пусть остается.

Как только машина отъехала, Бонапартшу он оставил в доме, играть роль хозяйки. Смолевский же, вооруженный лопатой с перебитым черенком и финкой, затаился в кустах неподалеку от оврага, чтобы ударить по дезертирам с тыла.

— Попытаюсь вспомнить навыки, полученные когда-то в разведшколе, в том числе и по рукопашному бою, — азартно объяснил он, самостоятельно выбирая для себя место засады.

— Тем более что снимать придется «краснопёров»? — не упустил случае подколоть его Гайдук. — Как не вкусить такого наслаждения?

— Ну, «красноперы» как-никак — идеологические противники, а эти — так себе, банда горлорезов.

Унтеру майор вручил свой трофейный пистолет и приказал засесть в руинах соседнего дома. Сам спрятался у кованой, открывающейся внутрь двери подвала, из-под карниза которого просматривался весь двор и подходы к нему.

— Вы что, действительно вооружены? — поинтересовался он у Жерми, после неудачной попытки дать ей напутственные советы — как следует вести себя во время нападения.

Та встретила это со снисходительным сарказмом:

— Вы еще спросите, владею ли я оружием, — иронично парировала Анна.

Они стояли в тесных сенцах старой мазанки и говорили вполголоса. В обеих комнатах светилось по керосинке, а на кухне — дымилась свеча. Вся их крайняя хата представляла теперь посреди степи приманку для любого из проходимцев.

— И что странного вы нашли бы в этом вопросе?

— У меня — наган с полным зарядом, плюс шесть запасных патронов. Понимаю, что для боя маловато, но стрелять намерена без предупреждения, в упор и без каких-либо расспросов.

— А мне казалось, что я неплохо знаю тебя, Анна, — переходом на «ты» Дмитрий пытался напомнить женщине о днях в Одессе, проведенных вместе, чью весеннюю прелесть забыть никак не мог.

— Всем так казалось, — спокойно заметила Жерми. — В этом и заключается один из способов маскировки, а значит, и само искусство выживания в тылу противника. Кстати, в тылу белых я вела бы себя точно так же.

— Кого же вы в таком случае представляете?

— Саму себя. Но, по убеждениям своим, я — яростная монархистка, у которой есть все основания ненавидеть и белых, и красных, не говоря уже о махновцах и прочей сволочи.

— Как я и предполагал, — проворчал Гайдук.

— Может быть, поэтому, — не обратила Бонапартша внимания на его слова, — единственно приемлемым и актуальным лозунгом Гражданской войны для меня до сих пор остается лозунг незабвенного, хотя и презрительно нелюбимого мною, Нестора Махно: «Бей белых, пока не покраснеют; бей красных, пока не побелеют!»

— Очевидно, атаман-анархист даже не догадывался, как любо будет монархистке идти в бой под его лозунгами. Что ж вы, Анна Альбертовна, так и намерены до конца дней своих прожить на советской территории, как на вражеской?

— Я до конца дней своих намерена прожить на территории Российской империи. Пусть даже и лишенной на какое-то время короны, герба и флага.

— И вам не страшно произносить эту крамолу в присутствии офицера НКВД?

— Лично я пустилась в эти откровения только потому, что, как оказалось, словесным недержанием отличился наш дражайший штабс-капитан. Разве я давала хоть малейший повод заподозрить во мне монархистку и вообще человека, настроенного антисоветски?

— Моим друзьям, — уклончиво ответил Гайдук, — особенно коренным одесситам, вы казались живым воплощением французской революционерки, эдаким подобием Жанны Лябурб [17]. Только почему сейчас вы напропалую столь откровенны? Уже не считаете меня офицером НКВД?

— Потому что вы, лично вы, Дмитрий Гайдук, никогда им и не были. А сейчас — тем более. Лично я воспринимаю вас, как обычного русского офицера, оказавшегося в двух шагах от линии фронта и готового сражаться против германцев точно так же, как тысячи офицеров сражались против них в прошлую мировую.

— Ну, слава богу, — с искренним облегчением вздохнул Дмитрий. — А то я уж было решил, что вы пытаетесь склонить меня на свою сторону. К измене присяге.

— В случае с вами это бессмысленно. Достаточно того, что теперь мы — союзники и перед нами общий враг. Уверена, что к такому же решению придут многие белые офицеры, как, впрочем, и офицеры-монархисты.