Первая командировка - Василий Ардаматский Страница 38

— В общем, бедствуют.

— Ты же не бедствуешь?

— Мне повезло — были деньги начать дело. Многие до сих пор верят, что понадобятся РОВСу, а тот подогревает их веру нищенскими подачками.

— Идиоты. В РОВСе собралась куча дерьма, а главное — все они ополоумели. Представляешь, является сюда ко мне один из них. Россия, говорит, знает вас как беспощадного врага большевиков. Поезжайте, говорит, в Москву и пристрелите парочку кремлевских воротил. Не одного, видишь, дай им парочку — и за это солидный куш. Видал полудурков? Я сказал: нет! И объяснил: на кой мне их деньги? Чтобы передать их ГПУ, когда чекисты меня сцапают? А он мне: трусите? Тогда я позвал своих ребят, и они его вышибли отсюда, как пробку из шампанского. Но каковы? А? Меня, Ивлева, обвинить в трусости! Сволочи в засаленных мундирах! Да для меня нет выше счастья, как прикончить красного! Сколько я их на тот свет отправил — не счесть! Мы даже туг зимой сцапали одного местного красного — он тут в порту воду мутил. Мои ребята притащили его сюда, вот в эту комнату, и я ему сделал «семь — одному». Так у меня потом целую неделю душа пела. А они — Ивлев трус...

Когда он это сказал, я сперва только отметил про себя: так вот, оказывается, кто убил французского коммуниста, о таинственном исчезновении которого писали газеты! А в следующее мгновение со мной начало твориться неладное. Забуксовал тот самый центр в мозгу. Чувствую: еще секунда — и я его задушу. Начали дрожать ноги, потом дрожь пошла выше по всему телу. В голове — гул, колокола. Я уже начал вставать, но какая-то сила швырнула меня назад на стул.

— Тебе что, плохо? — спрашивает Ивлев.

— Очень.

Он нажал кнопку — и мгновенно появились два архаровца.

— Доктора сюда, живо! — приказал Ивлев.

Явился доктор — пожилой человек, на Чехова, между прочим, похожий. Ивлев ему говорит:

— Что это с ним? Припадочный, что ли?

Они уложили меня на кушетку. Врач расстегнул на мне рубашку, послушал сердце, поднял веки, заглянул мне в глаза, согнул мне ноги. Я не сопротивлялся. В это время центр уже начал работать, и я понимал, что страшного срыва я уже избежал.

— Эпилепсией болели? — спросил врач.

— Да, — ответил я. — Но уже лет десять, как припадков не было.

— Дайте ему коньяку, — сказал врач и ушел,

Ивлев открыл сейф в стене, достал оттуда бутылку «Мартеля», налил полстакана и дал мне:

— Пей, горемыка, это от всего спасает.

Мелькнула мысль — не опасно ли пить? Но все же выпил. Странное дело, будто не коньяк по мне растекся, а сам покой. Я сел, застегнул рубашку.

— Извините, — говорю, — за беспокойство.

— Бывает, — обронил Ивлев и сказал своим архаровцам: — Проводите его.

Я его больше не интересовал. Впрочем, и он меня тоже, и я подумал, что о своем отношении к заданию РОВСа он сказал правду, а больше мне от него пока ничего не было нужно. Запомни эту историю. Я рассказал тебе о самом тяжелом в профессии разведчика — о необходимости жить двумя жизнями, расходуя на них силы, которые природа дала тебе на одну жизнь. И главное — четко управлять собой в обеих жизнях, А я вот тогда все-таки сорвался...

Ну а с этим негодяем Ивлевым вскоре рассчитались.

Недели через две читаю среди газетных происшествий: в Марсельском порту из воды извлечен труп русского офицера-эмигранта Ивлева...

Грозная сила — наше братство, помни всегда об этом. Нет на земле такого места, где не было бы коммунистов, готовых насмерть постоять друг за друга и за общее наше святое дело.

Самарин начал раздеваться. Все пришло в норму. Раскрыв постель, он забрался под одеяло и уже совершенно спокойно обдумал, как он себя вел перед тем, как началось «это». Хорошо получилось, что он поймал Леиньша на неосторожном слове и пуганул его, в эти секунды, как через клапан, вышла ярость, которая раздирала его душу и могла толкнуть бог знает на что.

«Вы правы, Иван Николаевич, это очень трудно — сразу жить двумя жизнями».

Незаметно для себя Самарин заснул.