Минус Финляндия - Андрей Семенов Страница 36

Сентябрь 1943 года. Куба, п-ов Икакос, Варадеро.

В часе езды от Гаваны в океан упирается длинная и узкая песчаная коса длиной в добрых два десятка километров и шириной всего метров двести. Она уходит в океан и загибается коротким отрезком вправо на манер кочерги или, сказать точнее, клюшки для хоккея с мячом. Если смотреть на косу со стороны острова, то справа идет неширокая, неглубокая и очень спокойна лагуна, с одной стороны защищенная от штормов косой, а с другой — островом. Слева накатывают на берег волны Флоридского пролива. До самой Флориды тут рукой подать — не более восьмидесяти верст. Все эти двадцать километров, вся эта коса, идущая в океан почти параллельно линии берега, — один большой сплошной пляж из чистейшего белого хорошо прогретого песка. На этом пляже устроены навесы и беседки, крытые тростником, под которыми хорошо укрываться от солнца, чтобы не обгореть с непривычки.

От начала косы вглубь ведут две асфальтированные дороги, которые километров через пять соединяются в одну. Эта единственная дорога идет по правой стороне, вдоль самого берега лагуны, до окончания косы, где, повторяя очертания берега, заворачивает направо и кончается, приведя вас к очаровательной маленькой бухте, в которой пришвартованы прогулочные яхты и катера. Между асфальтовым шоссе и пляжем все двадцать километров сплошняком заняты относительно небольшими каменными домиками с плоскими крышами, оштукатуренными и побеленными. Между домиками растет трава, кое-где посажены приземистые пальмы с толстыми косматыми стволами. Домики победнее — это жилища туземцев, побогаче — гостиницы, пансионаты и просто частные дома, сдаваемые хозяевами отдыхающим.

Таков Варадеро, один из лучших курортов мира. Прибавьте сюда триста солнечных дней в году, теплую и прозрачную океанскую воду цвета бирюзы, смешливых услужливых туземцев и страстных доступных туземок, и тогда вы поймете, что если и есть где-либо рай земной, то это как раз Варадеро.

Даллес сыграл непонятно. Он отправил Штейна именно сюда. Вместо обещанного знакомства с новой родиной, вместо шикарной Флориды, Олегу Николаевичу надлежало отдыхать на Кубе. Официально было объявлено, что Штейн летит в Западное полушарие в награду за блестяще проведенную диверсионную операцию в районе норвежского Намсуса, а также для того, чтобы восстановить силы перед выполнением новых заданий. Штейн понял, что Даллес просто отсылает его из Европы. Сам он в это время через свои каналы будет перепроверять весь тот трубный вой, который прошел в английской и немецкой прессе относительно штурма Намсуса. На время перепроверки Штейн Даллесу совершенно не нужен ни в Швеции, ни в Норвегии, потому он и сплавил его под благовидным предлогом подальше от Европы, чтобы тот не мог повлиять на ход проверки и тем более помешать ей.

Эта догадка Штейна подтверждалась тем, что в качестве сопровождающего лица Даллесом был отряжен Джон Смит. Тот самый капитан Смит из армейской контрразведки, который так бездарно допрашивал Штейна в первые дни его пребывания в американском посольстве. Насколько Смит был дрянной контрразведчик, настолько же он был хороший соглядатай. Очень скоро Штейн заметил, что практически никогда не остается в одиночестве. Смит постоянно находил поводы навязать ему свое общество. Впрочем, во Флориде Штейну все-таки удалось побывать. Из Европы они летели с промежуточной посадкой в Сент-Джонсе. После дозаправки путешественники этим же самолетом прилетели в Тампа-Бей, где пересели на маленький шестиместный бипланчик, который за каких-то пару часов доставил их в Гавану. Всюду, на аэродроме Сент-Джонса, в Тампе и тем более по прилете на Кубу, капитан Смит был рядом, тихий, как тень, и предупредительный как лакей. Пока в самолетные баки заливали керосин, Штейн давал понять Смиту, что у него есть срочные интимные дела. Американец, летевший этим маршрутом не первый раз, молча показывал, где находится сортир, провожал Штейна до двери… и занимал соседний стульчак.

Перелет из Европы на Кубу занял больше суток. Когда они приземлились наконец в аэропорту Гаваны, Штейн уже совершенно отчетливо ненавидел капитана Смита. «Что он за мной ходит? — устало недоумевал Олег Николаевич. — Он что же, чудак, думает, что я в сливные бачки стану подбрасывать шифровки для сообщников?» Глядя, как Смит тщательно осматривает белый фаянс после того, как им попользовался Штейн, Олег Николаевич очередной раз вздыхал: «Остолоп — он и в Африке остолоп».

В Гаване к их самолету подкатил автомобиль, за рулем которого сидел стопроцентный мачо, будто сошедший на землю с экрана во время прокрутки вестерна. Он был в ковбойской шляпе, клетчатой рубашке, завязанной узлом на животе и с сигарой такой толщины, что ему мог бы позавидовать Черчилль. Этот мачо вышел из машины, сказал: «Хай», обращаясь одновременно к обоим прилетевшим, и небрежно бросил ключи от машины Смиту.

— Где мы живем? — спросил Смит.

— Как и в прошлый раз, в Варадеро. У Хорхе и Хуаниты.

Сказав эти несколько слов, мачо развернулся и вразвалку двинулся прочь, будто ему не было до них никакого дела. Штейн недоуменно посмотрел ему в спину, но Смит распахнул перед ним дверцу.

— Машина в нашем полном распоряжении, мистер Штейн, на все время пребывания на острове. Желаю вам хорошо отдохнуть.

Штейн сел в машину. Это был «понтиак» сорокового года. Последняя модель мирного времени — знаменитый «Торпедо», четырехдверный роскошный седан. С началом войны правительство самого демократического в мире государства забрало заводы «Понтиака» для своих нужд, и сейчас на оборудовании, предназначенном для строительства автомобилей, уже второй год выпускали авиабомбы.

Когда они приехали к двухэтажному белому дому, стоявшего на дальней половине косы, оказалось, что заботливые Хорхе и Хуанита приготовили для них двоих всего одну комнату. Олег Николаевич нисколько этому не удивился. «Слава богу, — подумал он, оглядывая свое новое временное жилище. — По крайней мере, кровати у нас будут разные».

Проспав с дороги никак не меньше десяти часов, Штейн вышел из комнаты, спустился вниз и, разумеется, обнаружил там Смита, который терпеливо ожидал его пробуждения. С этой минуты, собственно, и начался кубинский отдых Штейна. Открылся он ужином в компании Смита и продолжился на следующее утро поездкой на Гуам, где Смит показывал Штейну поселение самых настоящих индейцев и крокодилью ферму. Олег Николаевич уныло смотрел, как индейцы, ободренные двадцатью долларами Смита, кривляются в каком-то танце и подвывают себе заунывными голосами, как собаки на луну. Плотоядные крокодильи пасти и осклизлые жесткие шкуры реликтовых пресмыкающихся тоже не вызывали у Олега Николаевича ничего, кроме омерзения.