Нас не брали в плен. Исповедь политрука - Анатолий Премилов Страница 3

В лагерях нас, троих прибывших студентов, направили в 52-й стрелковый полк, комплектовавшийся за счет ярославских запасников. Комиссар полка Осипов поручил нам проводить занятия по партийному просвещению. Занятия мы проводили раз в неделю и больше нас ничем не обременяли, поэтому время тянулось очень медленно. Здесь, в лагерях, располагались все части дивизии. Стрелковые полки были расположены в ряд за главной линейкой лагерей, мелкие части располагались там, где им было удобнее обучать людей. Все части имели определенные места для купания в Инженерном озере — заполненном водой глубоком провале. Глубина озера составляла до 80 метров, и купаться разрешалось только в определенных местах. Переплывать озеро строго запрещалось, хотя ширина его не превышала 100 метров; в озере почти ежемесячно кто-то тонул.

Через месяц комиссар полка назначил меня заведующим кабинетом массовой политический агитации. Кабинет находился в деревянном домике с широкими окнами и входом в середине, по сторонам которого были веранды. Вся территория вокруг кабинета была обставлена щитами с наглядной агитацией: ленинские указания о чистке партии, закон об охране социалистической собственности, текст торжественного обещания красноармейцев. В кабинете были брошюры, газеты, журналы. Никто в кабинет не заходил. Здесь я проводил занятия с коммунистами. После, размышляя об этом, я понял, почему выбор в назначении завкабинетом пал на меня. Начальник политотдела 18-й СД Сергеев, очень культурный и образованный человек, пользующийся большим авторитетом в дивизии, сам отбирал нас на работу в армии и проверял нас на практической работе в лагерях. Сергеев отобрал наиболее успевающих в учебе студентов, зная, что они не отстанут в учебе, побыв июнь—июль в лагерях. Он следил за нашей работой и опекал нас. Мое старание в работе, очевидно, было ему известно, что и послужило поводом рекомендовать меня к назначению заведующим кабинетом массовой политической агитации.

Лагерные сборы красноармейцев продолжались 5—6 месяцев, но нам было объявлено, что нас взяли в лагеря только на два месяца, и мы с нетерпением ждали срока окончания сборов. Как-то перед отбоем мы втроем пошли в купальню полка. Здесь никого не было, лишь один человек одевался после купания. Мы начали раздеваться и вдруг слышим: «Я запрещаю вам купаться». Один из нас спросил: «А кто вы будете?» — «Я комбат Пилсток!» — «А откуда нам это известно? К тому же мы не подчинены вам». Как разошелся Пилсток! Оделся, видим — в петлице шпала, значит, комбат. Мы все же выкупались, не обращая внимания на крики Пилстока, тот рассердился и ушел. До нашего отъезда оставалась неделя, но в воскресенье старшина роты, в которой мы жили, подошел ко мне и сказал: «Премилов, собирайся на гауптвахту под арест». Я спрашиваю: «За что?» — «За пререкания с командиром полка». — «Да я его и не видел близко и не разговаривал с ним». Старшина был пожилым человеком, каких в дивизии было много из оставшихся в армии после Гражданской войны. Он поверил мне и разрешил сходить к комиссару полка. Комиссара я не нашел и пошел в политотдел дивизии и здесь попал прямо в кабинет начальника политотдела Сергеева. Он внимательно выслушал меня, написал записку комиссару полка Осипову и велел сейчас же передать ее. Комиссара Осипова я нашел в столовой, обратился к нему и подал записку. Не знаю, что там было написано, но Осипов прочитал и сказал мне: «Идите отдыхайте». Я пришел и все рассказал старшине. Примерно через час он сказал мне, что гауптвахта мне отменена.

По субботам в лагерях в полковых клубах на открытых сценах устраивались выступления самодеятельности. Тогда этому виду культурной работы в дивизии уделялось очень большое внимание. Клубы всех трех стрелковых полков были расположены на одной линии, и можно было переходить от одного клуба к другому. Для посетителей были сделаны деревянные скамейки, расположенные полукольцами с постепенным повышением к задним рядам. Мы ходили на такие концерты. В субботу и воскресенье там показывали кино. Как-то после окончания кино, когда опустилась темная ночь, а территория лагерей освещалась бедно, я пошел к своей палатке и не мог ее найти, так как видел очень плохо — куриная слепота. С трудом дошел до домика, в котором горел слабый свет, — это был штаб полка. Я попросил посыльного отвести меня в палатку. Больше в одиночку в кино я не ходил...