Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников Страница 29

Один солдат-дембель играл с товарищами в карты на деньги и проигрался. Партнеры по картам пригрозили, что если он не вернет в короткое время картежный долг, то его просто-напросто убьют. Солдат обратился ко мне.

— Вам же говорили, что нельзя принимать наркотики, что это до добра не доведет? — возмущался я.

Солдат стоял, понуро опустив голову. Посеревшее лицо, изможденный вид, а еще совсем недавно он был розовощеким, здоровым парнем. Я лично неоднократно беседовал с ним раньше, убеждал в пагубности пристрастия к наркотикам, но он отрицал, что принимает их. И только теперь признался.

— Да, упустили мы его, — сокрушался комбат, когда я доложил ему об этом случае.

— Жалко парня, загубил он себя. Не погиб в бою, так погибнет дома, если еще доедет до него. Откуда он родом?

— Из Уфы.

— Надо что-то придумать, а то точно убьют его друзья-товарищи.

Вечером комбат дал команду поставить этого солдата часовым у штабной палатки, чтобы он был постоянно на виду. Утром я сел в санитарный «уазик», как будто собрался по делам на аэродром. Перед началом движения машины громко позвал к себе дневального, сказав, что ему нужно будет погрузить в машину кое-какие тяжелые вещи для батальона. Я знал, что за ним ведется неотрывное наблюдение, поэтому делал все в расчете на его врагов. Я также знал, что в аэропорту уже стоит транспортный самолет, который через несколько минут вылетит в Союз. В кармане у меня лежали документы на уволенного в запас солдата.

Отпускники, командированные, больные, улетающие этим самолетом, уже стояли у трапа в ожидании отправки. Не выпуская из машины дневального, разоружил его, вручил документы и высказал все, что о нем думал. Началась посадка на воздушный борт. Когда к трапу пошел последний пассажир, я открыл дверцу «уазика».

— Благодари комбата. Не пробей он тебе твое увольнение, завтра утром ты, возможно, был бы уже убитым и закопанным. Делай выводы. Твой жизненный путь только начинается. А теперь — бегом в самолет и счастливой дороги.

Руки солдата дрожали, по щекам текли слезы. Он не двигался, будто еще не верил. Потом кинулся к трапу.

— Спасибо!

Я дождался, когда самолет поднимется в воздух, и только после этого поехал в часть. Вдруг увидел, как навстречу мне на высокой скорости несется БТР из нашего батальона. Остановил.

— Куда гоните? — спросил прапорщика, который сидел на броне.

— Да вот, солдатам срочно нужно было к самолету. Говорят, что друг уезжает. Хотели что-то с ним передать.

Из люка БТРа показалось лицо солдата-туркмена. Потом наверх вылез еще и сержант. Это им проиграл в карты улетевший солдат из Уфы.

— Зря спешите, гвардейцы. Вы немного опоздали. Ваш должник уже в воздухе. А вы, если еще попадетесь с чем-нибудь нехорошим, то поедете на дембель в самую последнюю очередь, а может, и в дисциплинарный батальон. Устраивает? А сейчас разворачивайтесь и возвращайтесь в расположение батальона.

Наверное, в наркотиках солдаты прежде всего искали разрядку, отдых для души после тяжелых психологических и физических напряжений. Офицерам было проще. Мы снимали стрессы с помощью алкоголя.

Пили от дискомфорта армейской жизни, страха, чувства обиды, безысходности, пили между боевыми операциями, поздно вечером, когда солдаты засыпали. Пили, на сколько у кого хватало денег и совести. Абсолютное большинство офицеров, прапорщиков утром добросовестно приступали к исполнению своих служебных обязанностей. Некоторые же «выпрягались», позабыв о службе и подчиненных. Их наказывали по принципу: не умеешь — не пей.

Тяжелое психологическое состояние усугубляли сложности личного плана. Многие офицерские семьи остались в Союзе без жилья и средств к существованию. Пугала неопределенность перспективы будущей жизни. Не у каждого жена или невеста могла вынести эти трудности. Кое-кто из офицеров стал получать письма с жалобами, упреками, угрозой развода. Ему бы надо съездить домой, утрясти семейные проблемы, а его не отпускают. В Афганистане за два года службы предусматривался всего один отпуск. Тем, кто уже побывал в отпуске в самом начале, дальнейшая служба казалась длинной и безрадостной. И запили офицеры, заглушая свою тоску по дому, любимым и родным. Самым страшным в этих выпивках было то, что желание напиться до беспамятства, отрешиться от всего появлялось все чаще и чаще. Пили, обмывая боевые награды, поминая погибших, убывая в отпуск и возвращаясь из него, пили по праздникам, дням рождения и другим поводам. Ну а главным и основным поводом был страх перед смертью и безысходность от того, что ты ничего не можешь изменить в своей судьбе и жизни. Кажется, рядом аэродром — садись, улетай, бросай эту войну к черту, и возможно, что и останешься живой. Но тот самолет был не для нас, и вырваться из этого страшного капкана, западни раньше отмеренного тебе срока, кроме как раненым или погибшим, не представлялось никакой возможности. Поэтому выпивка становилась привычным повседневным занятием и своеобразным лекарством от всех неприятностей.

Сначала делали бражку, потом самогонку.

— Григорьевич, возьми у комбата противогаз. Я такую самогонку сделал, закачаешься, только нужен фильтр, чтоб без запаха было. Добавлю в нее кофе, получится коньяк высшей пробы. А вечером жду вас с комбатом к себе на вышку, в гости, — сказал как-то мне замполит роты.

Ради такого дела комбат пожертвовал своим противогазом. Кстати, о противогазах. Стало известно, что душманы начали применять против советских подразделений химическое оружие. На служебном совещании командир части поднял начальника химической службы полка.

— Товарищ капитан, доложите об обеспеченности личного состава средствами защиты от химического оружия.

— Докладываю, — четко и бодро начал капитан-юморист. — Часть в целом обеспечена средствами защиты. Заявки на покрытие некомплекта направлены в армию. Результатов пока нет.

— Какие и сколько средств у нас есть и что еще необходимо дополучить, доложите конкретно, — перебил офицера командир.

— На сегодняшний день в части имеются следующие виды химической защиты: противогазы — в количестве двух штук. Один мой, то есть ваш, товарищ майор. Второй — командира второго мотострелкового батальона майора Пархомюка. Других средств защиты нет.

В палатке стало тихо.

Вот о втором, комбатовском, противогазе и шла речь впереди.

— Александр Николаевич, — обратился я к комбату, — скажите, что пуля пробила коробку, пришлось выбросить. Зато, представьте, какая самогоночка получится!

И правда, напиток оказался божественным. Ночью на наблюдательной башне аэродрома, при свете коптящей керосинки, мы пили его, радуясь предоставленной возможности отдыха, немного сожалея, что в части теперь остался только один противогаз.

Вскоре в афганских дуканах появилась советская водка, в любом количестве. Бутылка стоила 25 чеков, в переводе на советские деньги 50 рублей. К праздникам цены резко поднимались. Если учесть, что в Союзе бутылка водки стоила около четырех рублей, можно было без труда вычислить, что водочный бизнес кому-то приносил значительный доход. Ящик водки стоил тысячу рублей, а за три-четыре тысячи в те времена можно было купить новую машину «Жигули».