Пропавших без вести – не награждать! - Геннадий Сорокин Страница 18

Слева истребители так же пресекли попытку экипажа Семенова выйти из строя. Старченко по каким-то причинам решил взять эшелоном выше, но задние «фоккеры» огнем из четырех пулеметов преградили ему путь наверх.

– Может, на зенитную батарею гонят нас? – спросил штурман.

– Зачем? Они же не знают, что мы идем без бомб. Они ничего о нашем задании не знают, но ведут нас всех кучей, как стадо баранов на бойню. Странно это.

– Ловушка это, Серега, только не пойму какая!

– Сейчас увидим.

Над фьордом «Намсус-норд» первым в огненный цветок превратился самолет Старченко. Все члены экипажа капитана Хоренкова могли поклясться, что немцы по головному бомбардировщику огонь не открывали ни с воздуха, ни с земли. Мало того, у башенного стрелка создалось впечатление, что ближайшие к нему истребители отошли в сторону, расширяя треугольник с советскими самолетами в центре.

Вторым, без всяких видимых причин, взорвался Ил-4 Семенова.

Хоренков приготовился к худшему. Умом он понимал, что немцы каким-то образом сбили его товарищей, но как, даже предположить не мог.

Внезапно кабина бомбардировщика наполнилась неприятным запахом нагретой электропроводки. По телу летчиков пробежали острые иглы. Стало невыносимо жарко.

– Серега, – штурман, спасаясь от удушья, рванул ворот гимнастерки, – рви в облака! Они нас живыми зажарить хотят!

Теряя сознание, Хоренков увеличил обороты двигателей до предела, заложил крутой вираж и направил самолет вверх, в спасительную облачность. Маневр его стал неожиданностью для истребителей. Промешкавшись несколько драгоценных секунд, «фокке-вульфы», строча из всех пушек и пулеметов, попытались пресечь бегство бомбардировщика, но было поздно: Ил-4 скрылся в густых облаках, шедших с гор в сторону моря.

Сколько неуправляемая машина набирала высоту, в пилотской кабине не знали – и штурман, и Хоренков были без сознания. Первым пришел в чувства командир экипажа. Отстранив штурвал от себя, он прекратил подъем и выровнял самолет. Проверил показания приборов. Датчик уровня горючего показывал большой перерасход топлива – верный признак пробитого где-то бензобака. Прикинув, сколько еще сможет продержаться в воздухе, Хоренков начал тормошить сидящего рядом штурмана. Привел его в чувство.

– Задание сорвано. Куда летим?

– Серега, что это было?

– Откуда я, мать твою, знаю, что это было? Куда летим, я тебя спрашиваю? До какого аэродрома у нас хватит горючего?

Штурман велел на минуту подняться выше облаков, сверившись по положению солнца и компасу, сделал вычисления.

– Командир, в лучшем случае нам хватит хода до шведского аэродрома в городе Кируна. В худшем – можешь сейчас направлять самолет в море. Или в скалы. Кстати, как там наши парни?

По внутренней связи штурману никто не ответил. Оба стрелка были мертвы.

Хоренков долго не раздумывал. Набрав высоту, достаточную для прохождения скандинавских гор, он повернул направо, в нейтральную Швецию.

На аэродроме Кируны экипаж советского самолета был арестован шведской полицией, оба задержанных летчика препровождены в Стокгольм и интернированы там до конца войны. Убитых стрелков похоронили на городском кладбище. Самолет отогнали на дальнюю стоянку, а после войны разобрали на металл. Принимать обратно поврежденный бомбардировщик Советский Союз отказался.

В лагере для интернированных лиц с экипажем Хоренкова встретились советские дипломаты. Внимательно выслушав историю гибели разведгруппы 9-го гвардейского МТАП, они сообщили в Москву о странном состоянии пилотов во время рейда на Намсус.

По дипломатическим каналам доклад поступил в МИД СССР только 21 апреля.

Еще точно не зная о полном провале разведывательного вылета, но понимая, что случилось непоправимое, в пять вечера 16 апреля генерал Морозов связался с Москвой.

Начальник разведуправления Генштаба генерал-лейтенант Ильичев, оценив полученную информацию, приказал Морозову начать подготовку к проведению наземной операции.

– О возвращении в Москву забудь! Пока у тебя на руках не будет фотографий объекта, даже думать не смей о возвращении! Понял? И учти, если и с наземной операцией ничего не выйдет, то готовься командиром полка отправиться на фронт. Мне генералы, которые не могут выполнить поставленную задачу, не нужны.

Положив трубку телефона засекреченной связи, Морозов посмотрел в окно.

В Москве в день его отъезда было тепло и солнечно, по улицам гуляли по-весеннему нарядно одетые девушки. В ресторанах (для кого надо) подавали хорошее марочное вино. В столице остались семья генерала и студентка мединститута Зина, с которой у Морозова стали завязываться интересные отношения.

Над аэродромом «Ваенга-1» шел мокрый снег, было сумрачно, промозгло. Беспросветно. Одиноко.

Собрав членов штаба по проведению операции «Посох», генерал Морозов отдал приказ о перебазировании в Мурманск. На аэродроме больше им делать было нечего.

– Полковник Колесников, – обратился Морозов к своему заместителю, – завтра к полудню представьте мне проект плана о проведении наземной операции.

– Можем не успеть, товарищ генерал. Пока доберемся до Мурманска, пока разместимся на новом месте, уже и ночь наступит.

– Завтра в полдень у меня на столе или проект плана в письменном виде, или ваш рапорт о неспособности выполнить приказ Ставки. Вам все понятно, товарищ полковник? Дважды повторять не надо?

Выйдя от генерала, Колесников вызвал Лоскутова.

– Капитан, завтра утром, не позднее девяти ноль-ноль, представишь мне первоначальный план проведения наземной операции. Успеешь?

– А чего мне успевать, я его еще в Москве продумал.

– Вот и хорошо! За ночь отпечатаешь в двух экземплярах и утром мне на стол.