Опрокинутый рейд - Аскольд Шейкин Страница 11

— Орлы! Славные мои донцы! Приветствую и поздравляю с великим праздником: началом похода в-вашего корпуса на Москву…

Евграф Аникеевич Богачев, александровско-грушевский купец, наследник и продолжатель торгового дела «Богачев и Компания», тридцатилетний дородный бородач, бессильно распластался на стуле — этакая глыбища в измятом песочного цвета костюме и розовой крахмальной рубашке с кружевными манжетами, — говорил через силу. Временами собственная голова становилась ему тяжела. Утыкался бородой в грудь. Тогда доносилось глухо, все про то же:

— С-сорок сороков церквей… Белокаменная в-встретит в-вас колокольным звоном… Не в-веришь? Он т-так и с-сказал!

Его торговый компаньон Леонтий Артамонович Шорохов стоял спиной к окну, единственному в этой крохотной комнатушке, смотрел на Богачева с улыбкой, но в душе-то он оставался совершенно холоден от напряжения, с каким вслушивался в гул приближающегося поезда. Скорее всего состав набирал ход после стоянки на станции.

— Леонтий! Я для дела гуляю. Разве так бы я стал?

— Стал бы, — коротко вздохнул Шорохов. — Знаешь, одному мужику сказали, что за каждую рюмку водки, которую он выпьет на этом свете, черти в аду дадут ему рюмку дегтя…

Он замолчал. Состав вот-вот должен поравняться с окном. Тогда многое определится. Потому-то Шорохов и любил бывать здесь, в конторке при станционном пакгаузе фирмы. Случалось, коротал в ней ночи. Задрожал пол. Значит, мимо уже проходил паровоз. Рывки шатунов были резки. В такт с ними содрогалось все здание. Очень спешат покинуть станцию? Почему?.. Но вот начались вагоны. В конторке теперь становилось то светлей, то темней. Судя по стуку колес, по частому мельканию теней, по их однообразию, шел товарняк. Ни классных вагонов, ни платформ, впрочем… Лихое время! И пассажиры трясутся в чем придется. Колеса стучали все чаще. «Пятнадцать… шестнадцать», — про себя считал Шорохов, продолжая смотреть на Богачева с той же улыбкой. Все-таки что в них везут? Или — кого? Повернулся к окну, открыл форточку. Ворвалось пение. С гиканьем, свистом, притоптыванием десятков ног. Воинская часть. Поют лихо. Это не с фронта.

— Ну? — задрав бороду, Богачев требовательно смотрел на него. — Дальше что было с тем мужиком?

— Пришел к кузнецу: «Деготь есть? Наливай!»- «С ума сошел!»- «Наливай!» Выпил, поморщился: «Дрянь. Но втянуться можно».

Шум поезда растаял вдали. Стало слышно, как бьются о стекла залетевшие в комнату мухи.

— Втянуться можно! — Богачев давился хохотом. — Я для пользы. На пару со свояком. Хочешь? В любой момент подтвердит.

«Подтвердит, — подумал Шорохов. — Такая же разудалая пьянь».

Небрежным жестом он отбросил полу клетчатого щегольского своего пиджака. Открылась золотая цепочка, пересекающая черную ткань жилета. Рука привычно нащупала в кармашке головку часов, щелкнула крышка: состав проследовал в девять часов четыре минуты.

Богачев не унимался:

— Втянуться… Только дегтя мы вчера и не пили…

На канцелярском столе лежал номер новочеркасских «Донских областных ведомостей» — шершавый, розовато-серой оберточной бумаги газетный лист. Шорохов протянул его Богачеву:

— Читай.

Богачев отмахнулся:

— Еще чего!

— Тогда слушай… «Теперь мы переходим в наступление. Воронеж будет взят в самое ближайшее время. А докатимся до Москвы, и война будет к осени закончена», — Шорохов опустил руку с газетой. — К осени! Чьи слова? Тут указано: генерала Иванова. Командира Отдельного Донского корпуса!.. Смотри! И газета — с почты только сейчас принесли… А вот и еще напечатано… Это уже о Главнокомандующем…

Богачев многозначительно кивал. Шорохов знал, однако, что по его поведению никогда не разберешь, понимает он то, о чем идет речь, или нет. Купец потомственный. Привычку хитрить с любым собеседником унаследовал прочную.

— После парада генерал Деникин был приглашен на завтрак в гостиницу «Палас-отель». За завтраком Донской атаман генерал Богаевский предложил тост: «Я поднимаю бокал за Деникина, и как ни тяжело для нас было бы расставаться с генералом, но я пожелал бы видеть его скорее в Москве. Ура!»- Шорохов швырнул газету на стол. — И после всего, что здесь напечатано, много ли стоят слова твоего генерала? Тоже мне тайна! О ней во все трубы трубят.

— Не веришь? — Богачев побагровел. — Да если корпус в полном составе на Москву идет, знаешь сколько добра ему надо? Одной только кожи — вагонами. Наш товар! — вскинув голову, он бородой указал в сторону двери, которая вела из конторки в пакгауз. — А сукно? А войлок?.. В Совдепии голод. Значит, и провиантский обоз корпусу нужен. Это опять же — сбруя, телеги, брезент. Свояк говорит, пройди по всей их станице — и завалящего колеса в запасе ни у кого нет.

— Экая станица убогая, — машинально и с обычной своей в разговорах с пьяным Богачевым насмешливостью отозвался Шорохов, вновь думая о только что прошедшем поезде: откуда и куда мог он спешить?

— Убогая? — переспросил Богачев. — По-твоему, Урюпинская — станица убогая?.. Возле нее сам генерал Сидорин смотр проводил!

Шорохов застыл, скрестив на груди руки. Посверкивала гранями, слегка поворачиваясь при каждом вздохе, золотая булавка на его галстуке.

Как все менялось от слов Богачева!.. Близ Урюпинской стоят на отдыхе дивизии 4-го казачьего конного корпуса под командой генерал-лейтенанта Мамонтова. Это Шорохов знал. Известны были ему и фамилии командиров дивизий, а частично и номера полков, причем из источника очень надежного — реестра на смесь для дезинфекции лошадей. Под нее требовались дубовые бочки. По нынешним временам товар нечастый. Их фирма все же взялась за поставку. Интендантство мамонтовского корпуса, с которым контракт заключался, правда, его расторгло. Сообщение об этом урюпинского приказчика вчера пришло. Сумел протиснуться с ним по военному телеграфу. Дядька ловкий, хотя тут, по всему видать, паникует: «Расторгнуто без упущений с моей стороны». Богачев, конечно, повыматывает у него душу. И сам он, Шорохов, повозмущается. Для виду. Цель-то достигнута: на реестр взглянуть удалось. Уже три недели как сообщение о корпусе ушло за линию фронта. И теперь есть подтверждение. Все идет правильно. Он ни в чем не ошибся.

Стоп. Ну а то, что смотр проводил сам Сидорин? Разве это не могло означать: отдых корпуса завершается? Вполне. И значит, тогда его вот-вот двинут на фронт, скорей всего на юго-восток от Урюпинской, под Царицын, где он и прежде был. Знакомая местность, привычная.

Тут было «но». Двадцать дней назад — получалось, как раз перед смотром, о котором говорил Богачев, — штабной вагон Сидорина укатил из Новочеркасска в направлении станицы Великокняжеской, в Сальские степи. Такое известие пришло из депо, сомнений оно не вызывало, а вот компаньон его не раз уже в подобных случаях городил ерунду. И если Сидорина под Урюпинской не было, то как теперь его слова понимать?