Три момента взрыва - Чайна Мьевилль Страница 95

Не скажу, кто из нас тогда выиграл. Точно не я.

Наконец кто-то задает вопрос. Неизбежный, хотя и запрещенный. И задал его тоже не я, хотя, если бы никто так и не осмелился, я бы решился.

Что вы скажете о Даниеле Кейне?

Джонни отмахивается от пиарщика, который уже лезет на сцену.

– Даниель был мне братом, – говорит Джонни. Отличные получатся снимки: похоже, он по-настоящему завелся. – Он был мне как брат. Восемь лет назад он пришел ко мне с идеей этого фильма, и я тогда сказал ему: «Если сделаешь его с кем-то другим, навсегда станешь моим врагом». Так что давай, мужик, выкладывай, что тебя интересует? Жалею ли я, что сделал это кино? Ни хрена я не жалею. Это фильм Даниеля. Жалел ли сам Даниель, что его сделал? Ни хрена он не жалел. Жалею ли я, что он умер? Да, на хрен, еще как жалею. Считаю ли я, что он напросился? Ты ведь это хотел спросить, да, мужик? Так вот тебе мой ответ: пошел ты на хрен! Понял? Объяснения нужны? Ни на что он не напрашивался… Кого ты представляешь, а? «И-нет»? Из Тель-Авива, значит? Ну, тогда послушай: Даниель гордился тем, что сам был евреем. Этот сценарий продиктовала ему любовь. Любовь, сострадание и искренность, и никакой больной на всю голову ублюдок ничего не сможет тут изменить.

Слушая его, впору забыть, что рекламирует-то он обычный боевичок. Забыть о том, что это товар, который делает определенные сборы в прокате, о том, что по его мотивам будут созданы видеоигры.

Журналист что-то бормочет себе под нос.

– Что ты сказал? – орет ему Джонни.

– Наполовину, – повышает голос газетчик.

Драка, которая тут начинается, большинству из нас кажется нисколько не срежиссированной.

Не знаю, на чьей стороне там было преимущество, но копы, которые скоро появились, так же скоро и убрались. Сие небольшое осложнение нарушило, однако, ход пресс-конференции, что мне, как вы уже поняли, было абсолютно по барабану: все равно я провожу свои дни, посматривая кейниану на Ютьюбе. То интервью для «Фэнг-Квортерли», где он показывает голую задницу фотографу; тот случай, когда он плеснул холодным коктейлем в щенка на мотоцикле (это была не подстава – Кейн как раз ехал повеселиться с победительницей конкурса «Всеамериканская старлетка»); интервью с подростками-готами на кладбище.

– Раньше здесь были только мы, – говорит белолицый парнишка, глядя себе под ноги. – А теперь всякая шваль хочет урвать от него кусочек. Приходят сюда по ночам, когда никто не видит, и тащат отсюда все, последнее барахло уносят. Нельзя так делать. Из-за них теперь тут камер понаставили, дронов и вообще фигни всякой, чтобы следить за нами.

Тот парень, из «И-Нет», был настоящий идиот. Мать Даниеля была еврейкой, значит, он тоже был еврей. Вообще, весь этот унизительный словесный пинг-понг начался еще до его смерти. Одни говорили, что его семья была исключительно светской, другие возражали, что ему провели бар-мицву. Одни говорили, что он не интересовался иудаикой, другие твердили, что он часто говорил на идише. Одни говорили, его мать была еврейкой, другие возражали: еврейкой у него была только мать. Так держать, ненавистники.

В одном видео, которое еще за несколько лет до смерти Даниеля собрало миллионы просмотров в Интернете, он, пьяный в зюзю, честит своего брата Джейкоба: «Ах, ты, поц несчастный! – орет он, пока официанты суетятся вокруг, стараясь его успокоить, а его брательник сгибается пополам от смеха. – Я тут усираюсь от страха. Мешугенех ^[21] ты сраный!»

Не менее известна и контрпередовица в «Нью-Йорк Опинион», опубликованная всего за неделю до смерти Кейна. Она называется «Ухмыляющийся пистолет».

«Поглядите на этого парня, – написано в ней. – Он, конечно, знает слова. Но послушайте его, понаблюдайте за ним. Посмотрите, как он ломает голову, лишь бы выдумать что-нибудь новенькое. И не из любви к еврейству (что это такое, спросите у бабули). Знаете, кто еще любит вот так перекатывать во рту словечки? Насмехаться? Глумливо лыбиться?

Я вам скажу кто. Религиозные фанатики. Наш милый мальчик – просто доморощенный антисемит. Что бы там ни говорила его мамочка».

Джанкет – это машина. Дистрибьютор завозит партию изголодавшихся журналюг. И тут мы получаем супер-пупер размещение (о-о-о!), жрачку, какая нам обычно и не снится (а-а-а!), а заодно возможность прикоснуться к звездной пыли (у-у-ух!). И все это, чтобы мы были благодарны. То есть жали ручки кому положено, вовремя нажимали кнопочку записи, вставляли цитатки, с трепетом подбирали крохи самородного дерьма, известного как «закрытая» информация, и пережевывали всем давно известные, тщательно просеянные сплетни.

Да, работенка, положим, не из благородных, но ведь зато и не торговля оружием. И как человек, который проводит свои дни в обществе кружки паршивого кофе и пачки печенья, я действительно благодарен за хороший буфет и за мимозы. Нет, правда. И, прошу вас, не выбрасывайте меня из вашей личной картотеки нужных людей только потому, что я оказался не таким честным парнем, как вы полагали.

Но если бы мне пришлось выбирать между услаждением своих вкусовых рецепторов на мероприятиях муниципалитета (потерпите еще немного) и интервью с очередной горячей штучкой, которая расскажет, до чего же суперски было работать с таким-то и таким-то, тогда мой выбор, конечно, ясен.

Хотя, если честно, в последнее время я уже начал биться головой о стену. Может, зря я отказался от той вечеринки с коктейлями?

Во второй части фильма есть сцена покушения на персонажа Сэма Денхама, ученого по имени мистер Хэнк. Убийцы уже совсем близко, они буквально окружают его, а он самозабвенно отчитывает своего помощника: «Ах ты, поц, – говорит он. – Ах ты, мешугенех проклятый».

– Теперь вы понимаете, как давно Даниель начал работать над этим сценарием? – говорит Карл Бойер. – Фильму еще не дали зеленый свет, когда в Сети появилось то видео с ним и его братом, а он уже, очевидно, все написал. Тогда он воспроизводил свои собственные строки. Цитировал свой сценарий. Обживал свой нарратив, в полном согласии с традицией. И при полном уважении к словам и истории. Всякий, кто видит в этом лишь проявление ненависти Кейна к самому себе, просто дурак. В техническом смысле. – И он поднимает бровь.

Бойер преподает культурную антропологию в университете Санта-Крус. Он автор «Чтения знаков на оси времени» и «Упс! Перевертыш». Стены его кабинета увешаны постерами к разным фильмам: «Касабланка», «Последний дом слева» – по-моему, это нигерийский ремейк «Кровавого пляжа».

Бойер протягивает руку и нажимает кнопку записи.

– А теперь давайте посмотрим, в чем заключается смысл этих слов, – говорит он. – Что мы вкладываем в понятие еврейства… Эта сцена насилия – шедевр в своем роде. – Я чувствую себя студентом, который сидит на лекции. – Она так же хороша, как сцена в вестибюле из «Матрицы», больничные эпизоды в «Круто сваренных» или эпизод в ресторане из «Крадущегося тигра». Да нет, черт побери, она даже лучше! Будь это совсем отстойный фильм – а он, разумеется, не таков, – за одну эту сцену его можно было бы причислить к киноклассике.